Все занимают места, долго рассаживаются, и вот, наконец, в зал приглашают девушек, которые допущены к конкурсу. Для них это решающее испытание. Все понимают, что если ты понравился и прошёл, то общеобразовательные экзамены тебе уже не страшны.

Среди довольно скромно одетых девушек я заметила одну с потрясающей прической кудряшками, в чём-то очень элегантном сверху и в туфлях на шпильках. Когда пришла её очередь, она прочла отрывок из романа «Угрюм-река» и потом какое-то стихотворение. Слушали её внимательно и благосклонно, не прерывали. И тогда она, уже ощутив себя победительницей, вернулась на место и села, закинув ногу на ногу.

Моя мама, которой Марина уже тогда понравилась, стала делать ей знаки: мол, сядь нормально, по-человечески. Но это было уже бесполезно… Марина гордо взирала на своих конкуренток и осматривала педагогов так, как будто осчастливила их своим высочайшим присутствием. Потом уже в коридоре состоялся разговор.

– Марин, ты читала хорошо, все замечания учла, – говорила ей моя мама. – Но почему ты так сидела? Что за нахальная поза? Я же тебе подмигивала.

И Марина в ответ:

– Ольга Юльевна, вы знаете, я не видела ничего, что вы мне показывали, я была в полном зажиме.

– В зажиме?!!

– Вы не поверите. Для меня зажим – это полный разжим.

Это стало крылатым выражением.

И ещё я вспоминаю одну историю того лета. Дело было так. Марина и её бабушка Анастасия Ивановна сразу после экзаменов поехали отдыхать в Феодосию. И встретили на пляже… Монюкова. Как оказалось, он привёз на гастроли свой театр – Новый драматический. Играли «Шесть персонажей в поисках автора» Пиранделло. Одной актрисе потребовалась срочная замена. Поэтому встрече с Мариной Виктор Карлович обрадовался вдвойне:

– Будет тебе актёрское крещение, – сказал он. – Вечером играешь у нас в спектакле. Роль небольшая и почти без слов. Это роль проститутки.

Потом оглядел её с головы до ног:

– Костюмчик только не твоего размера. Что мы на тебя наденем?

Но Марина не растерялась:

– Виктор Карлович, что вы думаете, у меня одежды для проститутки не найдётся!

Эта фразочка тоже прочно вошла в наш лексикон. А тогда Монюков расхохотался, и вечером Марина, действительно, спасла спектакль…

В сентябре началась учёба. И Маринина абсолютная непосредственность вперемежку с безудержным темпераментом стала выплёскиваться при самых неожиданных обстоятельствах.

На занятиях по сценречи все должны были переписывать от руки длинные-предлинные фразы Толстого и Достоевского. Читали эти тексты вслух, учились распределять дыхание и голос, ставить на место логические ударения. Потом бумажками менялись. Марине попалось: «Как чувствуешь себя сегодня, mon cher?» или что-то в этом роде. «Mon cher», написанное от руки – представляете себе? Вот Марина гордо и прочла: «шоп свеч».

– Что, Мариночка? Ещё раз, пожалуйста, – перебила её Ольга Юльевна.

Маня набрала воздуха и повторила, стараясь как можно легче и незаметнее «проскочить» непонятное выражение.

– Марин, какое еще «шоп свеч»? Что это значит?

– Не знаю, у меня так в листочке написано, – и Голуб протягивает листок.

– Марина, это по-французски «mon cher»!

Разумеется, в тот же день история облетела весь институт.

На втором или на третьем курсе Марина попросила отрывок по сценречи на преодоление. Моя мама дала ей финал «Анны Карениной». Стали разбирать, репетировать:

– Следи за руками. Каренина аристократка. Её фразы и жесты довольно сдержанны.

Марина старалась. Но на экзамене раздухарилась. Она читала: «…когда Анна не застала Вронского, а получила только его небрежным почерком написанную записку, воскликнула: “Так, я этого ждала!”». И вдруг со всей силы хлопнула себя рукой по бедру. На что Виктор Карлович Монюков во всеуслышание заметил: «Нееет, Этот поезд её не задаааавит. Этот поезд она сама остановит!»

А на экзамене по вокалу Марина однажды пела военную песню:

Марина объявила название песни «Прощание». И первая же строчка: «Иди, любимый мой, родной!» прозвучала с интимно-призывной интонацией.

– Посмотрите, она ведь не на войну провожает мужчину, она манит его к себе, – прокомментировал эту неожиданную трактовку Монюков.

И действительно, она пела: «Иди, любимый мой, родной», а в это время манила его рукой: дескать, иди ко мне, подойди поближе.

И, как ни странно, такое исполнение было принято на «ура!».

Обязательным предметом для будущих актёров был французский язык.

Все слушали хит Джо Дассена Champs-Élysées. Конечно, и представить себе не могли, о чём идёт речь. И Паша Каплевич спросил:

– Марина, а Шанзализэ – это что такое?

Маня, не задумываясь, ответила:

– Ну, как что такое! Ты что, не понимаешь? Это же «Элиза, дай мне шанс!».

Марину Голуб и Павла Каплевича, теперь известного художника и продюсера, ещё со студенческих лет связала крепкая дружба. Правда, в разные времена отношения этих сверхтемпераментных людей бросало от любви до полного отторжения, от душевной близости до неприкрытого конфликта.

А началась эта дружба весьма спонтанно.

– 31 августа 1976 года я, уже будучи первокурсником, впервые переступил порог общежития, – вспоминает Павел Каплевич. – И там среди вновь прибывших студентов, среди сваленных тюков и чемоданов крутилась какая-то такая громкая девушка (то ли в гости к кому-то зашла, то ли решала важный вопрос – понять было трудно). Но она держалась так, словно была в этом общежитии важным человеком. Я спросил у ребят: «А кто это?» Мне ответили: «Марина Голуб. Она у Монюкова учится на актёрском…»

То есть она была старше нас на один год и, как позже выяснилось, обязалась взять шефство над первокурсниками…

Возможно, что помощь была колоссальной, но я запомнил другое – нечеловеческий наряд Марины. Ходила она в модной кофте, а главное, в джинсах, что мне казалось атрибутом просто невероятной роскоши (я ведь из Туапсе приехал).

Тогда в ходу крутилось выражение «мерный лоскут». И Марина все годы учёбы напоминала мне бесконечный мерный лоскут, потому что на ней были все мыслимые и немыслимые ткани, которые нигде нельзя было купить. Оказалось, что поиском тканей занимается её мама, которая сама же и прекрасно шьёт…

К слову, кто бы ни говорил о Марине Голуб, – все непременно восхищались её чувством стиля, умением быть модной даже во времена абсолютного дефицита. Она выделялась всегда. И лишь однажды тот самый «стиль» сослужил ей дурную службу. На третьем курсе Марина получила тройку на каком-то экзамене и соответственно лишилась сорокарублёвой стипендии. Тогда Ольга Юльевна Фрид направилась в учебную часть защищать свою любимицу: