остановки автобуса. В «Гематогене» нет больше чужой крови. Почти нет, возможны следы. Спасибо тебе за послание. Я уверен, она каким-то образом услышит моё спасибо. Уже скоро. Уже вот-вот. Она начнётся.

А потом случилось необыкновенное явление. Природное, но странное до невообразимости. Произошло это не одномоментно. Начавшись в серый облачный понедельник продолжалось до субботы, когда небо прояснилось и сделало наблюдение проще. По небу с юга, по маршруту дронов переместились разнообразные зверьки. Они махали лапами и кричали, сбиваясь в большие толпы в воздухе. Добравшись до парка или какой-нибудь аллеи, они садились на ветки и продолжали орать. Непонятно было на что они кричали, друг на друга, на людей, на небо. Многие спускались на землю и ходили по пустым дыркам в снегу, через которые проглядывала земля, дырки, которых стало вдруг много. Бродили и по бордюрам, что-то подбирали с земли. Другие прыгали на двух лапках или скакали на месте как игрушечные. Постоянно все что-то подбирали. Делали они это не лапами или зубами, а носом, как собаки иногда нюхают и словно пылесос сметают всё подряд языком с тропинки. У зверьков не было волос, вернее, волосы были очень особенные. От каждого мощного коренного волоса отходили ёлкой или веером волосы меньше. И так зверёк покрывался полностью блестящим, судя по всему тёплым слоем волос. Сзади более жёсткие и длинные волосы собирались в хвост, что был важен для перемещения по небу. Передние лапки были полностью в волосах-веерах, как вёслами, зверьки загребали ими воздух и ловко маневрировали среди деревьев. Задние лапки были очень длинными и наполовину сложенные прятались у пузика. Лысые и некрасивые задние лапки использовались только для прикрепления к веткам и забору. Гул, крик зверьков через несколько дней изменился, либо я просто прислушался. Они стали петь. Песни не было только по ночам. Остальное время они пели. Более всего на восходе и закате солнца, ещё такого неполного, некруглого, но уже более искрящегося. Дырок на снегу становилось больше. В них прыгали эти зверьки и постоянно пели. Когда ухаживали друг за другом, когда передвигались, когда просто сидели. Они пели просто от того, что светило солнце. Пение было громким и будило по утрам. Если поймать зверька и взять в ладони, большинство вполне помещалось в две руки, то оказывалось, что они очень лёгкие. Невесомые в сравнении со своими размерами. Однако поймать их оказывалось очень сложно. Многие не подпускали к себе, при том что и не уходили далеко, держали дистанцию. Чувствовалось, что человек им знаком, они знают, как с нами обходиться. Но вот мы были в растерянности. Я боялся наступить на них, когда они переговаривались на асфальте, старался не попасть в них мусорным пакетом, когда выбрасывал в контейнер, окружённый по периметру зверками. Мы сначала назвали их песнями. Отчасти потому что это старое слово означало что-то весёлое и забавное, в отличие от гимнов. Отчасти потому, что в их криках и писках часто слышалось «пи-и-с» или «пи-пи-пи». Меня полностью устраивало это название, оно прекрасно подходило под моё ожидание прихода старомодной вещицы. Вскоре завирусился один ролик, где зверьков классифицировали по цвету и размеру, отметили повадки отдельных их толп и предложили называть их «птицами». Зверьки в том видеоролике ловко воровали забытую на подоконнике пиццу, при этом пищали: «Пииицы!» Чтобы не путать автор ролика добавил «т». Птицы оказались таким сюрпризом для меня, что я на время перестал искать её сообщения и знаки, перестал вспоминать как называлась та старомодная вещь. Пока однажды утром, под пи-песню пти-цы, меня не накрыло с головой от собственного свежего вдоха. Приход зверьков, это и есть самый главный её знак. Это мощно. Это практически божественно.

Всё. Больше она скрываться не могла. Не только я, но и моя собака, фикус, все увидели. Она пишет на окнах лучами, она трогает свежие листы на холодных ветвях, она в каждом лице и на каждой плоскости. Во всех глазах и ушах. На всех лицах я вижу её. Я почти вспоминаю её. Она та, что приходит после зимы.

— Ты та, о ком я думаю? Чьи знаки я видел всю зиму? Ты пришла?

— Да, я пришла, здравствуй.

— И что теперь будет. Начнётся это? Как это называется?

— Весна.

— Ты богиня весны, что-то вроде того?

— Да.

— Меня ослепляет твой яркий свет, я не могу рассмотреть тебя. Ты Лада? Остера? Персефона? У тебя есть имя?

— Меня зовут Шипе-Тотек. Я пришла чтобы обновить природу и всё вокруг. Ты видел мои знаки, ты всё верно понял.

— Здесь давно не было весны. Я не уверен, когда она была в последний раз.

— Я приглашаю тебя начать весну. Вместе мы проведём ритуал обновления. Природа даст миру весну после этого.

— Такой яркий свет от тебя, весна, может я не здоров? Что я вижу вообще? Разве это нормально? Шипе-Туток?

— Шипе-Тотек.

— Извините. Тотек.

— Не волнуйся. Я научу тебя как призвать весну. Вы — люди — делали так всегда, и весна приходила. Время обновить всё. Всё возродить. Вы просто забыли ритуал.

И мы начали обновляющий ритуал весны. Удивительно легко работать хорошо наточенным ножом. Казалось бы, такая прочная на разрыв материя, кожа, и такая податливая на разрез. Конечно же специальным старомодным ножом. Особенно если соблюдать линии Лангера. Это приятное и красивое движение с равномерной глубиной. Подтянуть, вывернуть, готово. Как шкурка от колбасы. Шипе-Тотек помогла мне завязать на спине кожу, которую мы сняли с моего соседа-курильщика на его же балконе. Сзади кожу на мне затянули шнурками, как халат на докторе в старом кино. Шнурками, забавно, что по случаю сушились на бельевой верёвке соседа, через дырки, что проделали жезлом богиня весны. Потом натянули вторые руки из кожи того парня, что бросался камнями в зверьков на аллее. Его пустые кожаные руки свисали с моих локтей вниз. Я не смог натянуть свои пальцы в его как перчатки. Но богиня сказала, что так и нужно, пусть свисают. Этот зуб на кривом ноже очень пригодился. Разрезав до подкожного жира им легко отделялась собственно кожа от лишнего. Если снятие происходило с затруднением, маленькая насечка кривым ножом поправляла процесс. Мы поехали в лифте и отражение в зеркале показало двух красных весенних людей. Лицо для моей кожаной маски мы вырезали из консьержки, которой очень нравилась зима, всё время открывала дверь и запускала её в подъезд. Когда мне для удобства дышать Шипе-Тотек вырезала рот на коже лица той тётки, по шире, у меня получилось словно два рта. Мы прихватили