– Никак нет.

– А глаза чего красные?

– Да вот, зрение напрягаю, – кивнул Севастьян на экран компьютера. – Номер машины прочитать не могу.

– А что за номер? – подсаживаясь к нему, заинтригованно спросил Турыгин.

– Да машина, из которой могла потерпевшая сбежать.

– Та, которая из больницы?.. – поморщился начальник отдела. – Я думал, ты уже отказал в возбуждении дела.

– Нет, дело надо возбуждать, – покачал головой Севастьян.

– Заявления нет, пострадавшая ничего не помнит. Да и не было ничего. Что там, ушиб головного мозга? Шла, упала, стукнулась головой…

– Вряд ли, так головой не ударишься. Удар был нанесен, возможно, бейсбольной битой. А бейсбольная бита – любимое оружие дальнобойщиков.

– Так нечего было с дальнобойщиком связываться. Ее что, силой на панель тащили?

– Она не проститутка. Я был на точке, с дальнобойщиками разговаривал, с проститутками. Никто такую не знает.

– С проститутками разговаривал? – фыркнул Турыгин.

– А что здесь такого? – покосился на него Севастьян.

– Ну, мужик ты холостой, почему бы с проституткой не поговорить, коньячком угостить… Я-то думаю, чего это от тебя, Севастьян Юрьевич, коньячным перегаром тянет?

– Да нет, вам показалось.

– Это тебе кажется, что никто ничего не замечает. Коньяк вчера пил?

– Да так, чуть-чуть, – не стал отнекиваться Севастьян.

– Вчера чуть-чуть, сегодня чуть-чуть, завтра чуть-чуть… Тебя из Москвы за пьянку выставили, думаешь, я тебя здесь терпеть буду?

Севастьян промолчал. Он по своему желанию в родной Демьянск перевелся, пьянство здесь ни при чем. Но спорить с начальником не хотелось.

– Давай, Глушков, сворачивай дело. Или тебе заняться нечем?

– Ну, работы хватает…

– Работаешь ты неплохо, только медленно. А с этой проституткой прямо как с цепи сорвался, – усмехнулся Турыгин, выпрямляясь в полный рост.

– Она не проститутка! – неожиданно для себя разозлился Севастьян.

– Эй, майор, ты чего? – удивленно и даже немного испуганно спросил Турыгин.

– Ничего.

– Да нет, из берегов ты вышел… Что-то личное?

– Моей дочери сейчас было бы пятнадцать, – сдавленно проговорил Севастьян.

– Было бы?

– Она погибла два года назад… Ее убили… И она не была проституткой.

Это все, что он смог сказать, а добавлять ничего не собирался.

Все у него было хорошо – семья, дочь, работа, квартира в Москве. Все было хорошо, пока из тюрьмы не вышел Жора Шухов, которого Севастьян закрыл в свое время за убийство. Этот гад был уверен, что улик против него нет, а Севастьян их нашел и подвел преступника под статью. Этого Шухов и не смог ему простить. Он вышел из тюрьмы, подкараулил Юлю, затащил в машину, вывез в лес и там убил ее. Этим он и наказал Севастьяна, оставив его без дочери.

Севастьян нашел Шухова и без всякого сожаления пристрелил его как бешеного пса. Но семью спасти не смог. Дочь погибла, а жена сказала, что не хочет с ним жить. Ни к кому она уходить не стала, просто подала на развод. Он все понял и перевелся из Москвы сюда, в Демьянск. Здесь и умер. А разве его нынешнее существование можно назвать жизнью? Только алкоголь еще и держит его на плаву.

– Извини, Севастьян Юрьевич, не знал, – озадаченно покачал головой Турыгин.

– А этого вам и не нужно знать…

– Да, дела… Так что там у тебя? Давай вместе посмотрим…

Турыгин помог ему разглядеть недостающие цифры и буквы, мало того, сам позвонил в ГИБДД и установил владельца машины.

Автобаза находилась в Москве, и завтра вечером водитель фургона должен был вернуться из рейса.

Глаза – форточка души, все не увидишь, но кое-что разглядеть можно. А если еще ветерком в эту форточку подуть, чтобы занавеска за окном в сторонку сдвинулась, то и глубже заглянуть можно. А Севастьян умел сквозить взглядом, расшторивать чужие души, хотя это и не со всеми получалось. Но стоящий перед ним человек в джинсовом костюме и кожаной ковбойской шляпе не производил впечатления «крепкого орешка». Он весь затрясся, едва Севастьян показал ему фотографию девушки.

– Ну, стоял я за Шировкой, и что? – И голос предательски дрожит.

– Девушку эту видел? – давил на него Глушков.

– Да нет, не видел…

– Она из твоей машины выбегала.

– Не было ничего такого! – отчаянно мотнул головой водитель.

Высокий он, широкоплечий, но не похож на ковбоя, имидж которого примеривал на себя. Слишком жидкий для этого. Глаза пугливо расширились, рот перекосило, губы намокли от слюны. На мокрую курицу он похож.

– А возле Шировки ты, Шемшук, зачем стоял? – спросил Севастьян.

– Ну, отдохнуть…

– До Москвы всего пятнадцать километров оставалось, до базы тридцать. Зачем отдыхать?

– Ну, поздно уже было…

– Девочку на ночь решил снять?

– Ну, скажете тоже!

– Снял девочку, а, оказывается, она не снимается, да?

– Не понимаю, о чем разговор! Не было никакой девочки! Не знаю ничего!

– А то, что эта девочка сейчас при смерти, ты знаешь? – нарочно сгустил краски Севастьян.

– При смерти! – побледнел водитель.

– Открой машину!

– Зачем? – Шемшук инстинктивно шагнул в сторону, чтобы перекрыть Севастьяну путь к кабине своей машины.

Он понимал, что ничего из этого у него не выйдет, но рефлексы толкнули на подозрительное движение. Значит, что-то нечисто там.

– Хорошо, сейчас понятых позову, обыск по всей форме составим, – Севастьян глянул на слесарей в технических комбинезонах, что, покуривая, наблюдали за ними.

– Она сама жилетку оставила! Я у нее не забирал! – выдохнул из себя водитель, вставая вдруг в боевую стойку и вскинув кулаки на уровень груди. Но, осознав нелепость своего поведения, покорно опустил их.

– Эта девушка оставила? – Глушков показал ему фотографию потерпевшей.

– Да, она… Я ее у поворота на Черноголовку подобрал. Ну, по бетонке шел, смотрю, девчонка какая-то на дорогу выбегает…

– На дорогу выбегает?

– Ну да, запыхавшаяся вся… Я думал, она под колеса бросится, и остановился, а она ко мне запрыгнула. Чумная какая-то, глаза стеклянные, вся дрожит. Как будто кто-то за ней гнался…

– Так может, гнался?

– Ну да, гнались. Она сказала, что гонятся за ней…

– Кто?

– Не знаю… Она, вообще, неразговорчивая была. Гонятся, спрашиваю? Кивает в ответ, а кто именно – молчит… Все время молчала. Глаза обдолбленные…