Отец обвинил сексуальную ориентацию моего брата в инциденте в прошлом, и никакие слова не могли донести до него, что быть геем — это не выбор.

Даррен родился геем, точно так же, как Джоуи родился натуралом, а я родилась пустой. Он был тем, кем он был, и то, что его не приняли в собственном доме, разбило мне сердце.

Жизнь с отцом-гомофобом была пыткой для моего брата. Я ненавидела отца за это больше, чем за все другие ужасные вещи, которые он делал на протяжении многих лет. Его нетерпимость и вопиющая дискриминация по отношению к собственному сыну были, безусловно, самыми мерзкими из его черт.

Когда Даррен взял годичный перерыв в херлинге, чтобы сосредоточиться на своем дипломе об окончании школы, у нашего отца крыша поехала. Месяцы жарких споров и рукоприкладства привели к огромному взрыву, когда Даррен собрал свои вещи, вышел за дверь и больше не вернулся.

С той ночи прошло пять лет, и, если не считать ежегодной рождественской открытки по почте, никто из нас не видел и ничего о нем не слышал. У нас даже не было его номера телефона или адреса. Он практически исчез.

После этого все давление, которое наш отец оказывал на Даррена, было перенесено на младших детей, которые, по мнению нашего отца, были его нормальными сыновьями. Когда он не был в баре или у букмекеров, то таскал мальчиков на тренировки и матчи. Он сосредоточил все свое внимание на них.

Я была ему бесполезна, потому что была девушкой и все такое. Не была сильна в спорте, и не преуспела ни в школе, ни в каких-либо клубных занятиях. В глазах моего отца я была просто ртом, который нужно кормить до восемнадцати. Это не было тем, что я придумала, отец говорил мне это бесчисленное количество раз. После пятого или шестого раза у меня выработался иммунитет к данным словам.

Он не проявлял ко мне никакого интереса, а я не была заинтересована в том, чтобы пытаться оправдать его иррациональные ожидания. Я никогда не являлась бы мальчиком, и не было никакого смысла пытаться угодить мужчине, чьи мысли вернулись в пятидесятые.

Я уже давно устала просить любви у человека, который, по его собственным словам, никогда не хотел меня. Однако давление, которое он оказывал на Джоуи, беспокоило меня, и именно по этой причине я чувствовала такую сильную вину каждый раз, когда он был вынужден прийти мне на помощь.

Джоуи учился в шестом классе, последнем средней школы, и у него были свои дела: с ГАА (Гэльская Атлетическая Ассоциация), его работа на полставки на автозаправочной станции, сертификат об увольнении и его девушка Ифа.

Я знала, что когда мне больно, Джоуи тоже больно. Мне не хотелось быть обузой на его шее, тем, за кем ему постоянно приходилось присматривать, но так было всегда, сколько я себя помню. Честно говоря, я не могла больше ни минуты смотреть на разочарование в глазах моего брата в этой школе. Проходя мимо него по коридорам, зная, что когда он смотрит на меня, выражение его лица меняется.

Справедливости ради, учителя в ОШБ пытались защитить меня от толпы линч-мобов, а учитель-методист, миссис Фалви, даже организовала двухнедельные консультации со школьным психологом в течение второго года, пока не было сокращено финансирование.

Маме удалось наскрести мне денег на посещение частного консультанта, но по цене 80 евро за сеанс, и из-за того, что по просьбе родителя мне приходилось подвергать цензуре свои мысли, я виделась с ней всего пять раз, прежде чем солгать матери и сказать ей, что чувствую себя лучше. Это было не так. Я никогда не чувствовала себя лучше. Мне просто было невыносимо смотреть, как моя мать борется.

Я презирала то, что была для нее финансовым бременем, поэтому смирилась с этим, натянула улыбку и продолжала каждый день попадать в ад. Издевательства никогда не прекращались. Ничто не остановилось. Пока однажды не произошло это.

За неделю до рождественских каникул в прошлом месяце — всего через три недели после аналогичного инцидента с той же группой девочек — я пришла домой в слезах, школьный джемпер был разорван спереди, а нос заткнут папиросной бумагой, чтобы остановить кровотечение из раны, которую я получила от рук группы пятикурсниц. Они неистово предположили, что я пыталась переспать с одним из их парней. Данная догадка являлась наглой ложью, учитывая, что я никогда не видела того, на кого, по их мнению, должна была быть направлена попытка соблазнения, и все же это является еще одним в длинной череде жалких оправданий, чтобы избить меня. Это был день, когда я замерла.

Я перестала лгать.

Я перестала притворяться.

Я просто замерла.

Тот день стал переломным моментом не только для меня, но и для Джоуи. Он следовал за мной в дом, ему назначили недельное отстранение от занятий за то, что избил до полусмерти Сиару Мэлони, мою главную мучительницу.

Наша мать только взглянула на меня и забрала из школы. Вопреки желанию отца, который считал, что мне нужно закаляться и становиться жестче, мама пошла в местный кредитный союз и взяла займ, чтобы оплатить вступительные взносы в колледж Томмен, частную платную среднюю школу, расположенную в пятнадцати милях к северу от Баллилаггина. Хотя и беспокоилась за свою маму, я знала, что если бы мне пришлось войти в двери старой школы еще раз, я бы не вышла обратно.

Я достигла своего предела.

Перспектива лучшей жизни, более счастливой, висела перед моим лицом, и я ухватилась за нее обеими руками.

И хотя я боялась негативной реакции со стороны детей из моего муниципального района за посещение частной школы, все же думала, что это не может быть хуже того дерьма, которое прожила в прошлой школе. Кроме того, Клэр Биггс и Лиззи Янг, две девочки, с которыми я дружила в начальной школе, будут моими одноклассниками в колледже Томмен — директор, мистер Туоми, заверил меня в этом, когда мы с мамой встретились с ним для зачисления во время рождественских каникул.

И мама, и Джоуи ободряли меня неустанной поддержкой, причем мама брала дополнительные смены уборщицы в больнице, чтобы оплатить мои учебники и новую форму, в которую входил блейзер. До колледжа Томмен единственными блейзерами, которые я когда-либо видела, были те, что мужчины надевали на воскресную мессу, и никогда на подростках, а теперь они будут частью моего повседневного гардероба. Уход из местной средней школы в середине