«Вервольф» был составной частью «великого нацистского террора», начатого гитлеровцами в 1944 году. Эти карательные меры во многом походили на якобинский террор 1793–1794 годов или «красный террор» большевиков, пришедшийся на 1918–1920 годы. Когда враг находился у ворот, идеологи режима решили сплотить общество. Для этого надлежало избавиться от «предателей» и устрашить «сомневающихся». В 1945 году, после крушения рейха, «вервольфы» превратились в форменных линчевателей, так как в те дни и речи не могло быть о восстановлении прежнего режима. Их жертвой мог стать фактически любой, кто хотел поспособствовать налаживанию мирной жизни в новых, послевоенных условиях.

Эта работа ставит своей целью не эксгумировать остатки нацистского движения, не вытаскивать на свет малоприятные для немцев факты, а показать, в каких военно-политических условиях складывались новые формы германской государственности (ФРГ и ГДР).

В 1944 году Третий рейх, терпящий крушение как на Западном, так и на Восточном фронтах, был вынужден прибегнуть к тактике ведения боевых действий, в которых важную роль должны были играть партизанские отряды. Образцом для создания нового типа подразделений должны были послужить исторические образцы периода наполеоновских войн (1807–1813) и первых лет Веймарской республики. Как уже говорилось выше, в предыдущие 140 лет немецкой истории авторитарный стиль прусского правления мало способствовал укреплению традиции партизанского движения. Немецкая военная элита вообще со скепсисом относилась к военной самодеятельности народных масс. Даже немецкие партизаны времен наполеоновских войн были «консервативными» в этом понимании. Их действия были санкционированы прусской правящей элитой. Такую же ситуацию можно было наблюдать в 1918–1923 годах, когда на территории Германии активно действовало несколько десятков «добровольческих корпусов» (фрайкоров). Военная доктрина Германии с подозрением относилась к партизанскому движению. После 1813 года Клаузевиц писал, что партизанские отряды были не только фактором, который мог обеспечить победу в войне, но и обстоятельством, которое могло бы вызвать широкие социальные изменения в обществе. В своих письмах он трактовал партизана лишь как борца, который повышал обороноспособность страны, а вооруженное крестьянство должно было только вести периферийные боевые действия наряду с регулярной армией. Фактически Карл фон Клаузевиц утверждал, что — при отсутствии централизованного военного руководства — партизанские отряды не будут пользоваться необходимой поддержкой со стороны местного населения. Разрабатывая тактику партизанской войны, нацистское руководство словно оказалось между двух огней. С одной стороны, оно вновь взяло на вооружение революционные идеи, присущие в 20-х годах раннему национал-социализму, с другой стороны, оно намеревалось — согласно доктрине Клаузевица — превратить партизан не в широкое народное движение, а в отдельные диверсионные группы.

Первоначальная стратегия партизанской войны состояла в том, чтобы силами партизанских групп замедлить продвижение вражеских войск и тем самым обеспечить благоприятные условия для ведения боевых действий силами крупных формирований вермахта и Ваффен-СС. Не исключалась даже мысль, что врага удастся остановить на подступах к Германии, после чего можно было начать мирные переговоры (тогда они скрывались под фразой «политическое урегулирование, выгодное для Германии»), Видимо, Гитлер и его окружение еще верили в возможность раскола союзнической коалиции. Впрочем, многие военные не верили в подобную фантастику. Из захваченных документов и донесений разведки они знали, что союзнические державы ориентировались на захват всей Германии и искоренение гитлеровского режима. В те дни партизанское движение было для нацистского режима одним пунктиком из постулатов Клаузевица, который в определенной ситуации предлагал изматывать противника, после чего неожиданно предложить заключение мира. В подобной ситуации сложнее было вести речь о безоговорочной капитуляции. Но, видимо, нацистские бонзы забыли уроки Первой мировой войны, когда Германия, не потерявшая ни пяди своей земли, не просто оказалась в числе проигравших, а была скована по рукам и ногам грабительским Версальским мирным договором.

Гитлеровские стратеги не учли также того факта, что нацистский режим дискредитировал себя в глазах всей мировой общественности. И именно повсеместное осуждение стало тем цементом, который заполнил трещины в коалиции Союзников, не давая ей развалиться до окончания Второй мировой войны. В этих условиях Союзников устраивала только безоговорочная капитуляция Германии.

Кроме этого, нацистское руководство не принимало (или не хотело принимать) во внимание многочисленные внутренние проблемы Германии. Самая главная проблема заключалась в том, что «новый порядок», построенный Гитлером, не пользовался популярностью даже там, где национал-социалисты раньше получали массовую поддержку (Восточная Пруссия, Франкония). Вдобавок в сам «гитлеровский миф» давно уже никто не верил, и нацистам все чаще и чаще приходилось укреплять свою диктатуру при помощи террора, а не обещанного национального единения. Большинство обыкновенных немцев не доверяло правящей партии. Но они были слишком физически и психически истощены, чтобы решиться на открытый протест. У таких людей не было ни малейшего желания уничтожать свои дома, сражаться против Союзников и уж тем паче вступать в партизанское движение. Партизанские отряды стихийно не возникали даже на востоке, где обилие лесов, казалось бы, позволяло удачно проводить диверсионные акции. По мере того как приближался крах Третьего рейха, «Вервольф» превращался в орудие мести, которое фанатики обращали как против военного противника, так и против своих соотечественников.

Другой, не менее важной причиной, затруднявшей формирование партизанских отрядов, была дезорганизация, давно уже охватившая всю Германию. Административный хаос, царивший в Третьем рейхе, можно оценивать по-разному. И как непреднамеренный результат специфического стиля правления Гитлера. Или, напротив, как заранее запланированную тактику стравливания различных функционеров, что усиливало власть фюрера, стоявшего над партийными дрязгами (объяснение, которое мне кажется более правдивым). Можно даже создать некую модель этой тоталитарно-анархической ситуации, сложившейся в Германии. Ее фундаментальная причина кроется в том, что Третий рейх возник, опираясь на три столпа: национал-социалистиче-скую партию, вооруженные силы и крупный промышленный капитал. Но со временем на арене появились новые игроки, такие, как «Немецкий трудовой фронт», а самое главное — СС, которые всеми силами пытались урвать свой кусок власти. В итоге административное управление Третьим рейхом больше напоминало войну всех против всех.

Следствием подобного административного беспорядка стало то, что политическая лояльность в Третьем рейхе подменялась личной преданностью, неким подобием средневековой феодальной зависимости. В итоге большинство нацистских бонз думало не о пользе общего дела, а лишь об укреплении собственной власти и могущества, что должно было, естественно, проявляться и в личном обогащении. Поэтому можно с полной смелостью утверждать, что Третий рейх был скорее фракционным, а не монолитным тоталитарным государством. Пресловутое национальное единство существовало только на бумаге и в партийной пропаганде. Вряд ли нацистское «народное сообщество» можно назвать воплощением мечты немецких романтиков. Само по себе «фракционно-феодальное» государство мало способствовало появлению массового партизанского движения. В конце войны «феодальная анархия» была усилена настолько, что многие из бонз, не стесняясь, перекладывали друг на друга ответственность за военные поражения. В итоге подобная атмосфера явственно отпечаталась на программе партизанской борьбы, за которую нацистские бонзы вели последнюю «бюрократическую битву». В одном из отчетов английской разведки говорилось, что внутренний хаос как нельзя лучше характеризовал движение «вервольфов».