Он привычно не обращал внимания на враждебность дома. Обмануть неживое трудно, почти невозможно, не только видеокамеры, но даже мебель, даже стены здесь знали прекрасно: этот пришел со злом. Однако зла вокруг хватало и без незваного гостя. Сюда спешила смерть. На ее фоне те маленькие пакости, которые собирался учинить человек, терялись, таяли, как тает свет фонарей в свете яркого солнца.

По коридору. Налево. Здесь.

В комнате было накурено. Пятеро сидели за столом, играли в карты. На вошедшего даже не обернулись.

Олег коснулся плеча одного из игроков:

— Жень, на минутку…

И поймал его недовольный взгляд, поймал осторожно, Мягонько, чтобы не трепыхнулся человек, не заподозрил неладное.

— Скажи, что тебе пора, и выходи из дома следом за мной, — безмятежно улыбаясь, приказал Олег. Уходя из комнаты, он слышал сокрушенное:

— Все, мужики. Время вышло.

Дальше пошло как по маслу.

Без давящего ощущения враждебности работалось легко. Водила оказался человеком восприимчивым. Послушно сел в машину. Послушно повторил все, что должен был сделать. Завел мотор и уехал. Найдется он только к середине дня, едва-едва протрезвевшим. Как увозил хозяина обратно в город, вспомнит. А куда девал по дороге — уже нет. Провалы в памяти.

И то сказать, пить надо меньше. Тем более за рулем.

Потом был восход и несколько мгновений чистого счастья, когда отключились системы жизнеобеспечения и умер наконец-то богатый старик.

Он хотел умереть. Зверь еще вчера утром убедил его в этом. Так что посмертный дар был слабеньким, едва заметным Без искрящихся силой потоков боли, почти без страха, даже с гадковатым привкусом радости, и все-таки это был посмертный дар. И Олег принял его с благодарностью. Он умел быть благодарным и умел ценить то хорошее, что делали для него зачастую совершенно незнакомые люди.

Священник вышел из дома четвертью часа позже.

Первое, что почувствовал отец Алексий, — это мягкое кожаное сиденье автомобиля. Автомобиль ехал. Отец Алексий лежал. Руки его были аккуратно сведены за спину и скованы наручниками. Слегка тошнило. Но никаких других неприятных ощущений не было.

«Бред какой-то!»

Не шевелясь и не открывая глаз, священник принялся вспоминать.

Он оставался со стариком до самого конца. Потом утешил, как требовали того сан и обычная человечность, горько плачущую хозяйку, пожилую, если не сказать старую, женщину, помнившую еще времена повального атеизма.

Подумалось тогда, что мужчины почему-то умирают раньше, чем женщины. Хотя надо бы наоборот, ведь мужчина сильнее…

Жени, водителя, в комнате прислуги не оказалось. Парни, что сидели там, сказали, мол, уже полчаса как вышел. Евгений всегда отличался предусмотрительностью, и отец Алексий подумал, что шофер захотел проверить, все ли в порядке с машиной.

Предупредительный охранник распахнул перед ним двери. Тропинка, что вела через сад к гаражу, была ярко освещена…

А потом сиденье автомобиля. Связанные руки.

Господи, да не бывает такого!

Отец Алексий приоткрыл один глаз.

Несмотря на серьезность положения, ему было почему-то весело. Может быть, от абсурдности ситуации.

Глаз он открыл левый. Но поскольку лежал на левом боку, то ничего, кроме обшивки сиденья, не увидел. Тогда он открыл правый глаз. Несколько секунд посозерцал спинку переднего сиденья и слегка повернул голову.

— Быстро. — Голос был мягкий, дружелюбный. — У вас, отец Алексий, очень сильный организм.

— Кто вы?

— Зверь. Священник хмыкнул:

— Не рановато ли для пришествия?

Подниматься со скованными руками было неудобно, но разговаривать с человеком, выворачивая шею, нисколько не лучше, и священник сел, устроившись так, чтобы кисти не упирались в спинку сиденья.

Теперь он мог видеть собеседника. Судя по всему, вез его один из шоферов, что дожидались в коттедже своих господ. Но чей шофер? И зачем все это устроено? Дурацкие шутки новых хозяев жизни?

Поднимающееся солнце светило прямо в лобовое стекло. Алым заливало салон, спинки кресел, лицо и руки водителя.

Зверь, значит? Претенциозно. Весьма.

— Куда мы едем?

— На вашем месте я бы спросил: куда вы меня везете? — Зверь был отвратительно вежлив.

— Хорошо. Куда?

— Вперед.

«Вот как? Ладно». — Священник решил включаться в игру. Все равно выбирать особо не приходилось.

— А зачем?

— Вы жертва.

— Чья?

— Моя.

Вот сейчас стало не по себе.

Шутка. Дурацкая шутка.

Попрощаться с человеком, чье покаяние только что принимал отец Алексий, съехалось множество людей, имеющих деньги и обладающих властью. Были среди них и такие, кто относился к сану священнослужителя без всякого уважения. Больше того, кому-нибудь могло показаться удачной идеей повеселиться за счет попа.

Но чьим же шофером может быть этот, назвавшийся Зверем? Чьим-чьим? Да кто ж их разберет?! Все эти парни на одно лицо. Все одинаково высокомерны, с равно небогатым словарным запасом и идентичными короткими стрижками.

— А где Женя?

— Кто это?

— Мой шофер.

— Откуда мне знать. — Зверь слегка пожал плечами. — А где он должен быть?

Понятно. Евгению задурили голову, отправили куда-нибудь ненадолго, может, минут на пять. Проще всего — заперли в туалете. Сволочи. Сговорились, надо полагать, пока отец Алексий был с умирающим.

Ладно. Шутка шутке рознь. И эти шутники еще не знают, с кем связались на свои головы.

Говорить было не о чем. Водитель молчал. Отец Алексий тоже помалкивал, смотрел в окно. Трасса летела через лес, петляла между невысокими, поросшими сосняком холмами Священник пытался опознать места — изъездил и исходит в свое время немало. Но в рассветной дымке, в свете сонного еще солнышка каждый холм казался точной копией предыдущего, где уж там различать какие-то запоминающиеся детали.

А потом окна машины затемнились. Чистым осталось лишь лобовое стекло, отец Алексий глянул вперед — все та же битумная лента — поднял глаза на зеркало, перехватил там черный, равнодушный взгляд Зверя…

Это было похоже на плохую видеозапись. Когда посреди кадра изображение вдруг пропадает. Полосы ряби бегут по экрану. А потом вновь начинается фильм. Но какой-то кусок его потерялся. И нужно время, чтобы вникнуть в сюжет.

Итак. Новый кадр. Просторная комната, обшитые деревом стены, окна узкие, как бойницы.

Мебель дорогая, деревянная, сделана под старину, старательно, с любовью, но совершенно безграмотно. Откуда бы взяться в старинном тереме мягким, глубоким креслам, обитому настоящей кожей широкому дивану, роскошному ковру на полу?