Спустя короткое время — в те дни оно было дорого, — через несколько свиданий я поняла, что люблю его. Мы поженились: это была обычная для военного времени скоропалительная свадьба. На нее не смогла приехать даже бабушка, которая как раз тогда ненадолго вернулась в Тодхолл, чтобы ухаживать за тетей Бетси. Через пять недель, в последние месяцы войны Джонатана убили. Я узнала, к своему изумлению, что он был богат — единственный сын состоятельных родителей, погибших от прямого попадания бомбы в их дом в Сассексе. Дом, конечно, не уцелел, но мне остались квартира в Лондоне и большая сумма денег. Никакие разгневанные родственники не явились опротестовать это решение — никого не было, и, как деликатно объяснили мне его поверенные, Джон за несколько дней до свадьбы позаботился составить завещание. Потому я, Кэйт Херрик (Джон возненавидел имя «Кэйти» и никогда не называл так меня), богатая вдова, не без удовольствия оставила работу — как только закончилась война — и переехала в лондонскую квартиру. Со временем обнаружив, что ничеонеделание — равно как и учительство — мне претит, я пошла работать в большой питомник в Ричмонде под началом вдовы одного из друзей Джона, с которой я познакомилась за короткий срок моего замужества.

Потом позвонила бабушка.

Я работала за магазином, в помещении, где стояли горшки с растениями. К нам только что поступила партия цветов в горшках, и я их как раз распаковывала, когда вбежала одна из младших продавщиц.

— Кэйт, тебя к телефону. Междугородная, так что поторопись.

Я поставила горшки и поспешно вытерла руки обрывком оберточной бумаги:

— Ты не знаешь, кто это? Не тот ли голландец? Его луковицы должны были прибыть уже неделю назад.

— Не думаю. Мадам сказала, что это не по работе. Позвонили к ней в кабинет.

«Мадам» было имя, которым младший персонал называл Анджелу Платт-Хармен, владелицу «Платт'с Плант» и нашу хозяйку.

— О Боже! — сказала я. Считалось, что мы не вправе пользоваться рабочим телефоном для личных разговоров, но мой вздох был лишь знаком, лишь выражением солидарности с моими сослуживцами. На работе мы с Анджи всегда старались держаться как наниматель и служащий.

— Ничего страшного, она не рассердилась, — девушка замялась. — Я была в кабинете, когда она брала трубку, и она послала меня за тобой. Это из Шотландии. У тебя ведь там родственники? Я надеюсь, ничего…

Я не стала ждать, пока она скажет, на что надеется. Я бросилась в кабинет.

Анджи говорила по телефону.

— Нет, никакого беспокойства. Совершенно никакого, абсолютно. А вот и она. Минутку…

Она прикрыла трубку рукой:

— Кэйт, это твоя бабушка, но не волнуйся, она говорит, что все хорошо.

Она передала мне трубку и указала на стул за ее рабочим столом.

— Не торопись. Я пригляжу за горшками.

Анджи вышла из кабинета. Я опустилась на стул:

— Алло, бабушка, это ты? Ужасно рада тебя слышать. Как твои дела? Когда мне сказали, что звонят из Шотландии, я испугалась, подумала — что-то случилось. С тобой все хорошо?

— Более или менее, — но мне почудилась в ее старческом голосе дрожь, свидетельство слабости или сильного напряжения.

— Это все пустяки, просто я чуток простыла, да ведь ты знаешь, у меня сразу желудок болеть начинает, а доктор-дуралей говорит, чтоб я еще без работы посидела, но я-то выздоровела, и как месяц кончится, вернусь на кухню, в Дом. Эта Мораг пусть себе воображает, что сильна в клецках, перловом супе и прочей ерунде, но ей еще долго ходить в ученицах, чтоб научиться рыбу заправлять или готовить обед, когда в Доме гости.

— Не думай об этом, бабушка. В Доме все будет прекрасно. Просто выздоравливай, и все. Но погоди-ка: почему я не знала, что ты болеешь? Что такое? Ты сказала, что-то с желудком? Что врач говорит?

— Речь не о том сейчас. Дорого ведь говорить-то по телефону. Знаю, не стоило тебе на работу дозваниваться, но вечером мне позвонить неоткуда, а нам с тобой надо потолковать, и не по телефону. Вот что я хотела спросить: Кэйти, пичужка, когда у тебя отпуск?

— Когда пожелаю. Хоть сейчас. Бабушка, ты хочешь, чтобы я приехала? Я обязательно приеду! Пригляжу за тобой, если тебе надо отдохнуть. Я и правда не прочь приехать: Лондон в июне — это ужасно. Мне найдется место? В моей старой комнате?

«Моей комнатой» был маленький чердак в Доме, безо всяких удобств, но с потрясающим видом на всю Долину, вплоть до далекого морского залива.

— Нет, разве я тебе не говорила? У меня теперь собственное жилье. Дом Дункана Стюарта, вниз по ручью. Помнишь его? Это тот, который с малым садиком на месте огорода.

— Да, припоминаю. Это замечательно! Нет, ты мне раньше не говорила.

— Верно, ну да ты знаешь, что я не сильна в письме, до почты с телефоном путь неблизок, а ноги у меня уже не те, что раньше.

— Ты звонишь с почты?

— Нет, из больницы. Ты не беспокойся, меня завтра выписывают, а Кирсти Макдоналд — ты должна ее помнить, она по соседству живет — пообещала за мной присмотреть. Но, Кэйти, милая, нам надо с тобой кое о чем потолковать: я хочу, чтобы ты сделала для меня одну вещь. Это важно и не терпит отлагательств. Нет, я не могу сказать тебе по телефону: тут девушки за столом все слышат, так что приезжай поскорее. У тебя в самом деле получится приехать?

— Конечно. Я сейчас пойду и поговорю с начальством, а на выходных объявлюсь. Береги себя, бабушка, хорошо? А пока до свидания, целую тебя.

Я положила трубку, потом подняла ее снова и набрала номер Стратбег Лодж. Телефон звонил довольно долго, прежде чем в трубке раздался запыхавшийся женский голос:

— Алло? Стратбег Лодж слушает.

— Здравствуйте. Это миссис Дрю?

— Да-да. Извините, что заставила ждать: была в саду с детьми. С кем я говорю, простите?

— Это Кэйт Херрик. Кэйти Велланд. Извините за звонок, но я беспокоюсь за мою бабушку. Она только что звонила мне из больницы. Я так поняла, что это какое-то желудочное недомогание, но я хотела узнать, как она себя чувствует? Вам что-нибудь известно?

— Рада тебя слышать, Кэйти. Да, твоей бабушке пришлось на прошлой неделе лечь в больницу. Она как-то плохо выглядела последнее время, но ни за что не соглашалась передохнуть, так что доктор Мак-Леод отправил ее в больницу, в основном — отлежаться. Еще он сказал, что пока она там, в больнице сделают кое-какие анализы.

— Анализы? — за этим словом будто тянулся шлейф самых скверных предположений.

— Да, из-за ее недавних желудочный болей. Она тебе не говорила? Мне кажется, у нее подозревали язву. Вильям, убери отсюда щенка немедленно, немедленно! Ох, ну теперь посмотри на это! Поди принеси тряпку. Не знаю где, спроси у Мораг. Нет, не проси Мораг сделать это, а убери все сам! Извини, Кэйти. О чем я говорила? Твоя бабушка уже завтра будет дома, и я думаю, что через неделю или чуть позже мы узнаем точно насчет язвы. Но она просто устала, переутомилась и подхватила где-то простуду, это доктор решил, что ей надо провериться. По правде говоря, я больше ничего не знаю, но если тебя надо держать в курсе дела… Ты приезжаешь? О, великолепно, это для нее полезнее всего. Господи, опять тут это животное… Вильям! Вильям! Когда ты приедешь, Кэйти? В субботу вечером? Я попрошу Ангуса встретить поезд, если ты не против.