Глава 2

Спустя некоторое время, как раз в тот момент, когда накормленные и отдохнувшие за ночь кони покатили весело постукивающий колесами экипаж прочь из города, у страдахи Ланнфеля родилась мысль.

Здесь надо сказать, что ничего в мире не рождается случайно, всему есть причины, и достаточно веские. Но не об этом сейчас речь.

Просто наш вольник, будучи кем угодно, а совсем дураком всё ж таки не был. Он отлично понимал, что волшебный жар, рожденный вынужденным, долгим воздержанием, красотой образа, спящего теперь в закрытом накрепко медальоне и мечтами просто от пары тычков в случайную шлюху не остынет. Стоило хоть немного, а отвлечься от маревного, беленького личика невесты, намертво, казалось впечатанного в раскаленную, болящую башку и слабо, но ноющую плоть.

С медальоном Диньер решил пока не расставаться.

На предложение поверенного вернуть образок, повел себя грубо и невоспитанно, рявкнув дурным ослом:

— Тебе чего? Никуда не денется у меня из кармана! Твоя побрякушка? Нет? Ну так чего печешься? Бильерово имущество, Бильеру и верну… А не верну, так и ничего. Не обеднеет.

Кортрен же ответил на это рявканье поспешными кивками и успокаивающими взмахами рук.

— Конечно, конечно, льерд, — доверительно шепнул он — Не стоит так нервничать, прошу прощения, если я доставил вам беспокойство! Как вам будет угодно.

Ну вот, и теперь льерду было угодно посмотреть на своё наследство, на родовое имение.

Просто чтоб развеяться. Растрясти ночные, смутные видения, колючий стеклистый порошок, тревожащий сейчас плоть и мысли, и долбаную серебряную пыль, мелкие комочки которой одновременно леденили и жгли виски…

Опуская эти малопонятные посторонним подробности, вольник обратился с предложением об остановке к Кортрену.

— Если угодно, остановимся, — кивнул тот — Тем более, ваши угодья находятся неподалеку от поместья Бильер, нам это как раз по пути.

На том и порешили.

…Мощеная городская дорога, закончившись, оборвалась и экипаж, мягко прошуршав по подсохшей земле, покатил по бездорожью.

Немного похрустев начавшей уже жухнуть травой, резко остановился — дальше хода ему не было.

— К самым воротам не проеду, — крикнул возчик, остановив лошадей — Травища, льерды! За колеса цепляет, оси поломаю. Дальше только пехом, уж простите покорно…

Кортрен развел руками:

— Поместье заброшено много лет, льерд Ланнфель. Дорога, понятно, заросла напрочь.

— Ладно, не страшно, — распахнув дверцу, вольник спрыгнул в больно охлестнувшую его высокую, жесткую траву — Сойдет и так.

Сразу же, прокладывая путь себе и поверенному, тяжело зашагал, давя подошвами сапог зрелые стебли мятки, размахивая руками так, как если бы ему вздумалось поплавать в густом киселе.

То, что угодья брошены после смерти отца, погибшего в пожаре, Ланнфель знал из писем пары приятелей и поверенного Кортрена. Само собой, какого — то комфорта парень не ждал здесь, но всё же очень образно представлял себе масштабы разрушений.

Родовое гнездо, о котором столько говорилось, на поверку оказалось громадным, нелепым строением, обшарпанным и жутким. Распахнув черные окна — глаза, ошарашенно дом смотрел в сад, который, сжав ему глотку ветвистой, грубой, колючковатой пятерней, беззвучно хохотал, забавляясь видом противника, широко раскрывшего рот — рассохшуюся дверь в надежде ухватить немного воздуха, дабы не издохнуть раньше времени вовсе.

Антураж тоски и запустения дополняли покосившиеся, оржавленные ворота, почти до половины ушедшие в землю. Видимо, это и удерживало их от окончательного падения.

— Счастья привалило, — ядовито проворчал преемник, опершись плечом на опасно дрогнувшую изгородь. Та тут же затряслась и заплакала, ровно благовоспитанная девица от хамского, грязного прикосновения наглого ухажера — По уму надо бы сжечь всё к… Сжечь! А землю продать. Хотя кому сдался этот нужник? Да ещё теперь, в кризис, когда и черноземные угодья стоят как кусок лепешки! Или всё же попробовать заново отстроить? На что только…

Это бухтение в пустоту не несло в себе ни смысла, ни цели.

И всё от того, что ещё только прибыв сюда, счастливец совершенно точно знал, каким образом он будет возрождать и поместье это, и сдувшееся осенним грибом — трухляком семейное имя.

Та юная, пухлогубая, заносчивая дурочка, прочимая в здешние хозяйки, вполне подойдет на роль спасительницы плесневелых развалин и ошметков репутации Дома Ланнфель.

Ну, а если не подойдёт…

— Подтащим! — хмыкнул наследник — За шкирку.

Именно подтащит.

Не только эту пепельную змею, а и папашу её, и весь Грантальский Круг, если это понадобится. Что хочет и как хочет подтащит, а только вернет тот Дом, который помнил из детства и юности. Тот Дом, который когда — то пришлось покинуть ради Военной Академии.

И вот же гадство… Почему — то теперь, только теперь отлично понимал Диньер, что не случись той глупости, из за которой пришлось застрять на двенадцать лет в Призонском Каземате, не было бы теперь ничего…

Ни этого запустения. Ни зарослей мятки и лисьего хвоста, терзающих теперь обгоревшие, серые от промозглых ветров, снегов и дождей, но всё же устоявшие ровно стены. Да может, и пожара того не было бы… Кто знает?

И серебряной пыли не было бы. И шелкового, высокоскулого личика, жгущего разум и тело! И всего, всего вообще…

— Отец погиб в пожаре? — глухо спросил вольник, зачем — то уточняя уже известный ему факт — Ведь так?

Поверенный, стоявший чуть позади, подтвердил:

— Ведь я писал вам, льерд, об этом. Пожар начался ночью. Одни Боги знают отчего только… Может, причиной был неисправный светильник. Может, свеча. А может, и тлеющая трубка с табаком. Льерд Ланнфель — Старший попросту не проснулся, наглотавшись дыма. Если бы дом не пустовал уже тогда, то возможно, ваш батюшка был бы жив. Однако все слуги к тому времени уже покинули его, не дождавшись выплаты жалования. Растормошить хозяина оказалось просто некому. Издалека зарево увидели местные крестьяне, они и поспешили на помощь… Вы же знаете всё это. Могилу отца, если пожелаете, можете навестить позже. Похоронен он достойно, на средства льерда Бильера. Упокоен согласно обряду, в хорошем месте, на деревенском кладбище. Только, если отправитесь туда, упаси вас Боги слушать глупые россказни неотесанных мужиков, льерд Ланнфель!

Вольник напрягся.

Отлепившись, наконец, от изгороди, нахмурил брови. Да, о его крепко пьющем все последние годы папаше и о нём самом могли ходить сплетни, Диньер это отлично понимал!

Однако же, пусть покойный Глава Рода Ланнфель всего лишь жалкий пропивоха, а он сам, Диньер — бывший казематник без роду и племени, тем не менее стоит выдрать особо трепливым сплетникам их гадкие языки, да и позасовывать в поганые глотки, поглубже!

— Не им судить, — рыкнул вольник, одновременно присвистнув сквозь зубы — Сами