По дому гулко разнесся протяжный удар гонга. Мажордом, распахнув двери обеденной залы, зычно объявил, что ужин подан. Все присутствующие заметно оживились. Баронесса выразительно посмотрела на мужа, наклонившись к уху старшей дочери, шепнула: «Поищи сестру, дорогая» и взяла брата под руку.

— Пойдем, — сказала она, глядя, как гости, предводительствуемые бароном, нестройной вереницей потянулись из холла. — Надеюсь, ты задержишься у нас хотя бы на день дольше, чем в прошлый раз?

— То есть, на два? — весело уточнил он. Но сестра, против его ожиданий, иронии не оценила. Чуть сбавила шаг и сказала, глядя куда-то в сторону:

— Мне нужно кое-что обсудить с тобой, Астор. Серьезно обсудить. Я уже не знаю, что и делать — Кассандра…

Она, не закончив, на миг прикрыла глаза и едва слышно вздохнула. Маркиз тревожно сдвинул брови, но сестра уже справилась с собой. «После», — шепнула она, указав взглядом на заполняющуюся людьми столовую. И улыбнувшись вдовствующей герцогине эль Вистан, что проплывала мимо в сопровождении внука, встрепенулась:

— Кристобель, дорогая!..

Разрумянившаяся от волнения еще больше, чем тогда, у лестницы, девушка только что вынырнула из толпы позади них. Она была одна. Значит, Кассандру отыскать так и не удалось. Баронесса ласково коснулась полыхающей щеки старшей дочери и проговорила утешительно:

— Ничего, милая, после я сама поищу ее. Надеюсь, ты окажешь честь своему дяде и будешь его дамой на сегодняшнем празднике?

— С радостью, мама, — отозвалась воспрянувшая духом Кристобель, робко улыбнувшись маркизу. Баронесса присоединилась к мужу. Астор галантно подставил племяннице локоть — и, уже входя в обеденную залу следом за четой Д’Элтара, услышал тихий голос сестры:

— …просто недопустимо, Руэйд. Где она? Что она о себе думает? И это после сегодняшнего!

— Ну, полно, Инес. Не сейчас.

— Как пожелаешь, — холодно отозвалась супруга. — Но если твоя дочь не объявится, пока гости не сели за стол, ей придется остаться без ужина.

Барон нахмурился, но, тем не менее, возражать не стал. Он прекрасно понимал, что жена права. Последняя выходка Кассандры могла стоить репутации всей семье, и дело тут, увы, было совсем не в ужине. Руэйд Д’Элтара покачал головой. Он обожал своих девочек, баловал обеих и различия между ними не делал никогда, но Кассандра… Кассандра, этот маленький норовистый жеребенок, с которым нет никакого сладу! Барон оглянулся на пустеющий холл. Младшей дочери нигде не было видно.

* * *

Величественный особняк белел в темноте дивным видением из снов. Над круглой крышей, над аккуратными ажурными башенками и резными портиками галерей дрожало теплое золотое свечение — оно окутывало дом легкой искрящейся дымкой, словно приподнимая его над землей, и делало похожим на мираж, из тех, какими славится Шарарская пустыня.

Нейл, лежа на толстой ветке старого дуба, покрепче обвил ее ногами. И уткнув подбородок в скрещенные руки, опустил глаза на собственный тихий сад. Он был запущенный, дикий и блеклый — даже сейчас, в неверном свете луны: кривились стволами больные, иссушенные деревья, торчала вдоль кое-как расчищенных дорожек жесткая трава, больше похожая на вставшую дыбом кабанью щетину, и даже густые заросли акации, живой изгородью разделявшие владения герцога эль Хаарта и барона Д’Элтараа, не топорщились острыми красными иглами: сухие они были, ломкие, буро-ржавые, даже не кололись, а просто ломались — и не под лапками птиц, под ветром. Птицы здесь не гнездились, чуяли беспечные пичуги, что не вылупится в мрачном саду потомство, вытянут из него жизнь как нитку… Лишь старый кряжистый дуб, росший у самой изгороди, до сих пор держался, балансируя между жизнью и смертью. Его корням граница была неведома — крепкие, узловатые, они давно проросли далеко за пределы соседских владений, залегли глубоко под зеленым шелковым газоном, жадно впитывая сладкие земляные соки, и дуб жил. Так же, как чертополох у ворот, упрямый и стойкий, который никогда не сдавался: дуб давно не давал желудей, но чертополох осмеливался даже цвести — недолго, однако Нейлу хватало и этого. Других цветов здесь не росло много лет. А успевшие родиться той короткой весной, что дом стоял пустым, не дождались осени: герцог эль Хаарт вернулся домой с молодой женой и сыном, кончился праздник жизни, и сад захирел снова. Но Нейл, в то время еще двухлетний мальчик, до сих пор помнил алые бутоны роз, маленькие голубые колокольчики, дрожащие под ветром, — кажется, вот-вот зазвенят! — и белые полянки ромашек, все в ярких фиолетовых пятнах ирисов. Он не срывал их, но они все равно умирали, скукоживаясь и темнея под его пальцами. Тогда он еще не понимал, отчего… Нейл вновь поднял взгляд вверх, на сияющий в ночи соседский особняк. Свой сад видеть не хотелось. Вспоминать о том, каким он был и каким мог бы стать, тоже.

Со стороны особняка Д’Элтаров послышались звуки музыки. Значит, ужин уже закончился, и продолжился бал. Нейл знал, что у хозяйки дома сегодня именины, и еще вечером видел, как к дому барона съезжались один за другим роскошные экипажи: из них выпархивали похожие на фей девушки, дамы в ярких платьях, мужчины в щегольских камзолах. Пестрым потоком они вливались в широко распахнутые двери, а Нейл на своем суку провожал их пасмурным взглядом, хотя прием этот был на его памяти далеко не первым — барон Д’Элтара купил особняк по соседству около шести лет назад. Но сегодня было как-то особенно тоскливо. Может, оттого что в доме эль Хаартов никогда не устраивали праздников — там и гостей-то почти не бывало, а может, потому, что чувство собственной инаковости именно сегодня казалось нестерпимо острым.

Сыну, точнее, пасынку герцога Кендала эль Хаарта в марте исполнилось восемнадцать. Он был молод, любил веселье, музыку, смех и хорошеньких девушек — он любил жизнь! Но она проходила мимо, сторонясь его, как зачумленного. Время, когда Нейл ненавидел себя за это, давно прошло, он смирился с неизбежным, но иногда… Иногда все-таки находило. Вот как сейчас. Ему страстно хотелось быть там, среди них, в самой гуще волнующейся толпы — и он знал, что этого никогда не будет. Скорей бы осень, подумал молодой человек. Оглянулся — дом в конце сада, такой же запущенный, темный, даже отсюда казался холодным и лишенным души. Будто и ее капля за каплей вытянули из него хозяева, спавшие сейчас в своих скудно обставленных комнатах: род Хаартов не был беден, просто герцог не одобрял излишеств. Тому же он учил и Нейла, и младшего сына, а что думала по этому поводу герцогиня, было тайной для них для всех — Нейлу порой казалось, что мать попросту не замечает ничего вокруг себя.

Порыв теплого майского ветра колыхнул листья дуба, взъерошил короткие волосы на макушке. Совсем поздно. А бал кончится только к рассвету, не дожидаться же его? Заснешь и ухнешь с ветки, как куль с мукой! Нейл неохотно выпрямился и уже собрался было спуститься вниз, когда его внимание привлекло небольшое светлое пятнышко, скользнувшее далеко впереди по газону — от особняка к редкой кипарисовой рощице. Кто это? Похоже, какая-то девушка. Но почему она совсем одна, без подруг, без матери или тетки, без кавалера, в конце концов? Ночь же.