похоже на сказки, которые читал ей папа — а сказки те всегда кончались хорошо! — что она даже не испугалась, когда баба Даша и вправду стала меняться.

Исчезли с лица морщины, белый платочек сполз на плечи, рассыпались из него косы — густые, медные, будто рыжие змеи. Озорно заблестели зеленые глаза. Вот баба Даша — уже тетя Даша, а вот — просто Даша, Дашенька…

А потом… Девочка даже заморгала от удивления: руки бабы Даши (или просто Дашеньки?) покрылись вдруг бурой шерстью, она опустилась на четвереньки, замотала большой головой… Да это же медведь!

— Не бойся, внученька, — сказала медведица ласковым голосом бабы Даши. — Это я. Сейчас играть тебе буду.

Бабушка-медведица грузно шагнула к пеньку, тронула лапой длинный кусок то ли коры, то ли древесины, который торчал вверх из пня, будто клык.

Дон-н, дон-н — густо зазвенел-запел пень. А медведица вновь завела свою песню:

Серебро берёзово,

Золото елово…

И девочка вдруг почувствовала, что начала меняться сама. Ножки стали длинными, тонкими, покрылись шерсткой. Вместо осенних ботиночек — острые копытца. А вот и она вся опустилась на четвереньки, мотнула рогатой головкой…

«Я олешек! Я олешек!»

— Баба Даша, смотри, я олешек! — она в восторге запрыгала по поляне, вскидывая белый хвостик.

— Косуля ты. Лесная козочка, — добродушно проворчала бабушка-медведица.

— А почему у меня рожки? Нам на природоведении говорили — рожки только у мальчиков… Ой, баба Даша! — спохватилась она. — А где моя скрипка?

— Ага, испугалась, — то ли рыкнула, то ли засмеялась бабушка-медведица. — Кто недавно скрипку потерять хотел?.. Ну, ну, не бойся. Разве не чуешь — это же рожки твои!

Девочка хоркнула весело, как самая настоящая косуля, подскочила к поющему пню, шаловливо боднула острыми рожками.

Дон-н, дон-н — отозвался пень.

Вкусно пахло грибами и мохом.

— Ну, поиграли и будет, — проворчала бабушка-медведица. — В путь нам пора. Скачи-ка за мной!

Она поднялась на задние лапы, оперлась о ствол старой ели — и вдруг легко заскакала по веткам, все выше и выше. Девочка-косуля, не раздумывая, прыгнула за ней — и тоже заскакала, заскакала вверх, прямо в темное небо. Из-под копытец ее вылетали золотые искры, рассыпались звездами.

Вот уже и небо, и белая, как молоко, дорога на нем. Медведица и косуля поскакали по ней, полетели все дальше и дальше — туда, где всходила на небо большая луна…

…Они словно вынырнули вмиг по ту сторону белой дороги, у корней огромной березы. Перед ними стояла избушка — странная, островерхая, похожая на шалаш, хотя и сложенная из бревен. Одна половина избушки была золотой, а другая — серебряной. Девочка-косуля присмотрелась и поняла, почему: с одной стороны на избушку светило солнце, а с другой — полная луна.

А они с бабушкой-медведицей, оказалось, и правда вынырнули — прямо из озерца под березовыми корнями! Вот бабушка стоит на берегу, отряхивается. Брызги так и летят с косматой шкуры. Надо бы и ей отряхнуться…

Девочка мотнула рогатой головкой — и в тот же миг снова стала обычной девочкой со скрипичным футляром в руках. А рядом с ней стояла, улыбаясь, баба Даша в своем беленьком платочке. Никакая с виду не медведица. Только глаза все блестели зеленовато, лунно.

Навстречу им от избушки шла… Старушка? Женщина? Девочка? Трудно было понять: она будто была все время разной. Или наоборот, все время одинаковой — и старушкой, и женщиной, и девочкой одновременно.

У нее не было на голове платочка, как у бабы Даши. Только волосы сияли золотом, блестели сединой — или, может, серебром?

А если смотреть краем глаза — становилась она роем пчёл, золотым, жужжащим. Но совсем не страшным. Теплым.

— Здравствуй, Мать пчёл, Лесная хозяйка! — баба Даша вышла вперед, обняла золотую и серебряную женщину.

— Здравствуй и ты, Медвежья мать, Дева лесная! С чем пожаловала? Деду твоему охотничьей удачи послать? Или, может, захворал он?

— Дед мой хорошо поживает, — покачала головой баба Даша. — По мне только скучает, а так — хорошо. Внучку названую я тебе привела. Помоги ей, Матушка-заступница! Кроме тебя, некому.

Мать пчёл словно только сейчас заметила девочку. Посмотрела удивленно.

— Такая маленькая! Как же она сюда добралась? Ко мне ведь и большие не все долетают.

— А ты погляди, — улыбнулась довольно баба Даша, — погляди, матушка, что у нее в руках! Играет она. И хорошо играет. Я хоть и не слыхала, а чую. Такие всегда к тебе доберутся. Только вот беда — песню свою потеряла. Надо вернуть.

— Песню? — нахмурилась Мать пчёл. — В таких-то летах — песню потерять? А впрочем, чего у людей теперь не бывает. Дорогу в лес потеряли. Дедов своих — и тех позабыли. Теперь вот у детей песню отнимать стали. Всё им неймётся…

— И не говори, матушка, — вздохнула баба Даша. — Я как увидала — так сердце зашлось. Ее ведь чуть перкеле за собой не увели, не в доме твоем будь помянуты! Так поможешь?

— Трудно помочь, — покачала Мать пчёл золотой головой. — Кто свой путь потерял — должен на полночь идти. И оттуда уже новым путем вернуться.

— Как — на полночь? — баба Даша даже рот рукой прикрыла. — Такая-то маленькая? Уж этого ей не выдержать, тут ей и скрипка не подмога. Неужто нет другого пути?

— Нет, — струнами звенел голос Лесной хозяйки, пчёлами жужжал. — Но ты не бойся, Медвежья мать. Я ей мёда своего дам. С мёдом она и на полночь с тобой поплывет, и оттуда вернется. Только ты уж ее не оставь.

Рассыпались пчёлы, закружились — и вот уже перед девочкой живая чаша из пчёл. Висит перед ней прямо в воздухе. А в чаше — мёд. Такой золотистый, тягучий, и пахнет так вкусно…

— Отведай, внученька, лесного мёда!

Девочка вспомнила папу. Они с ним любили ходить по ярмаркам, присматриваться к мёду, пробовать. Папа всегда с пчеловодами разговаривал, так интересно слушать. А потом уносили домой баночку самого вкусного мёда на свете — липового, цветочного, сказочного аккураевого — белого, как та дорога на небе…

Она осторожно опустила пальчик в живую чашу, лизнула…

…И нет уже девочки — только полосатая рыбка-окунёк плеснула хвостиком по воде, нырнула под корни огромной берёзы. А рядом с ней — большая старая щука, зелёная, золотистая, бурая. Но окуньку совсем не страшно — это же баба Даша! Только теперь она — бабушка-щука.

— Баб Даш, а скрипка?

— Разве не чуешь? Это же зубки твои. За мной плыви, внученька! Вниз по реке, всё вниз!

Плещут волны вокруг — золотые, серебряные. Ласкают рыбий бочок. И так