Секретарь неторопливо осмотрел зал. В глубине души он уже чувствовал, что такое переменчивое «общественное мнение» постепенно склоняется в сторону президиума. Нечто похожее он не так давно прочел в фундаментальных трудах Никколо Макиавелли — «Государь» и «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия». Великий флорентиец высказывался совершенно однозначно: толпа до тех пор пытается злословить на государя, пока перед ней не замаячит угроза наказания. Реального наказания.

Ветров резко и жестко сказал:

— Итак, кто за? За то, чтобы объявить комсомольцу Воронцову строгий выговор с занесением в учетную карточку. Еще раз напомню, что это взыскание комсомол объявляет ему за пренебрежительное отношение к высокому званию комсомольца. Прошу, товарищи, голосовать!

Он сам первым поднял руку. И так же, как в первый раз, сидевшие в зале комсомольцы постепенно последовали его примеру. Ветров смотрел на зал и испытывал в душе неоднозначные чувства. Он внутренне гордился собой. Однако эмоциональное выступление Антона Воронцова и сам факт неподчинения одного из комсомольцев уязвили его самолюбие. И он твердо решил про себя, что в будущем комсомольцу Воронцову предстоит повторить судьбу того, кого он так яростно защищал сегодня.

Виктор повернулся к одному из активистов, сидевших в президиуме. Тот вел протокол собрания.

— Записывай. Единогласным решением комитета комсомола Московского медицинского стоматологического института члену ВЛКСМ Антону Воронцову объявлен строгий выговор с занесением в учетную карточку. — И снова обратился к сидящим в зале комсомольцам: — Итак, товарищи, повестка дня нашего собрания исчерпана. Какие будут замечания по ведению собрания? Нет замечаний? Тогда предлагаю объявить собрание закрытым. Кто за?

На этот раз в зале уже никто не раздумывал. Все были за. Только Антон Воронцов демонстративно отказался голосовать. Но секретаря комитета комсомола это совершенно не смутило. Он улыбнулся Лебедкиной и твердым, не терпящим возражений голосом проговорил:

— Итак, большинством голосов — один воздержался — собрание объявляется закрытым. Все свободны.

Комсомольцы зашумели. Слышался звук передвигаемых стульев и оживленный гомон. Через несколько минут зал полностью опустел. Из членов президиума осталась только Лебедкина. Виктор повернулся к ней:

— Ну, что скажешь, Ира? По-моему, совершенно неплохо все прошло. Народ нас поддержал.

— Согласна. Действительно, все прошло как по маслу.

* * *

Осенние, пожелтевшие от дождей и календаря листья опадали с холодных веток съежившихся под пронизывающим ветром деревьев и, выписывая в воздухе затейливые пилотажные фигуры, сталкивались, издавая чуть слышный шелест. Листья еще продолжали о чем-то спорить и что-то обсуждать…

Марк и Антон только что вышли из института и молча курили в небольшом скверике возле центрального входа. Антон втянул в себя слишком большую порцию сигаретного дыма и натужно закашлялся. Потом с надрывом проговорил:

— Извини, что ничем не смог тебе помочь.

Марк неожиданно улыбнулся и похлопал Антона по плечу:

— Не переживай, Антон. Ты сегодня на деле доказал нашу дружбу. И это ты меня извини, что она обернулась для тебя строгим выговором с занесением.

— Просто это было несправедливо. И непорядочно по отношению к тебе.

Марк улыбнулся:

— Еще раз спасибо, Антон. Кстати, если уж на собрании нас объявили собутыльниками, то почему бы нам…

— Не опрокинуть? — подхватил Антон.

— Именно так. Опрокинуть по маленькой. И, может быть, даже по «средненькой».

— Предложение, которое подкупает своей новизной.

Антон широко улыбнулся. В этот момент казалось, что он уже забыл о недавних неприятностях.

— Так что? Идем? — произнес Марк скорее утвердительно.

— А куда пойдем?

— Я предлагаю в рюмочную.

— Как говорится, без особых изысков…

— А зачем нам изыски? — задал Марк вполне резонный вопрос.

Антон согласился:

— А действительно — зачем?

Друзья сели на трамвай и через полчаса после блуждания красного вагончика по старинным московским улицам оказались в нужном месте. Марк радостно объявил Антону:

— Все! Приехали!

Молодые люди вышли из трамвая и через пару минут оказались возле здания, на котором красовалась весьма оптимистичная вывеска «Рюмочная № 5». На вывеске помимо названия заведения был изображен вполне жизнерадостный и, можно сказать, счастливый мужик, который держал в руке хрустальную, наполненную до краев рюмку с горячительной жидкостью.

Антон посмотрел на вывеску и ехидно отметил:

— Марк, смотри, рюмочная явно предназначена для отличников — номер пять!

— Согласен. Заходи!

Внутрь одного из самых популярных в столице заведений общепита вели обшарпанные, видевшие много самых разных ног ступеньки. Друзья спустились и подошли к стойке.

Антон потянул Марка за рукав. Тот обернулся:

— Что такое?

— Смотри, там в углу есть свободный «сидячий» столик. Только, по-моему, там не убрано.

— Да ничего. Иди, занимай.

Антон подошел к небольшому столику. Рядом стояла вешалка для одежды. Совсем простенькая. Антон снял куртку и повесил на вешалку. Сам остался в брюках и свитере. День был рабочий, а вечер еще только наступал. И посетителей в рюмочной оказалось совсем немного. Антон направился к стойке — их очередь уже подошла. Марк повернулся к Воронцову:

— Что будем брать?

Антон пытливо осмотрел прозрачную витрину-холодильник. Выбор был невелик, зато ассортимент очень подходил к душевной атмосфере заведения. Большой поднос с аккуратно нарезанными бутербродами с колбасой под прекрасным названием «Любительская». Рядом — глубокая тарелка, в которой вплотную лежали сваренные вкрутую яйца. А также консервные банки, на которых сияли красочные этикетки: «Крабы», «Печень трески» и, конечно, «Шпроты». «Отличная закуска», — подумал Антон и улыбнулся.

— Марк, я предлагаю сегодня погулять!

Марк повернулся к нему:

— В смысле?

— Ну, в смысле — нормально!

На лице бывшего члена ВЛКСМ Марка Квитко появилась понимающая улыбка:

— Понял!

Он повернулся к буфетчице и начал заказ:

— Нам, пожалуйста, бутылочку «Столичной», — и сделал паузу.

— Все? — резко бросила буфетчица.

— Нет, еще, пожалуйста, шесть бутербродов с колбасой, четыре стакана томатного сока, четыре яйца и две баночки крабов. Да, и еще шпроты — две баночки.

— И переложите, пожалуйста, из банок на тарелки, — вмешался Антон.