– Думаю, ты поладишь с ним, – успокоил ее брат.

Чемоданы и баулы погрузили в одну коляску горой, извозчик обвязал их веревками, чтоб не потерять. Кофры, сумки, шляпные коробки и мелкие поклажи из узлов, принадлежащих прислуге, уложили в две другие. Няня, Митя и Анфиса сели к извозчику, в экипаже поехали Марго, Уваров и гувернантка, которая держала в руках удочку, сачок для ловли насекомых и зонтик. Суров ехал верхом бок о бок с экипажем. До усадьбы восемнадцать верст, путь долог, он украдкой разглядывал Марго, ведь ему предстояло провести много времени в обществе этой женщины.

Ростом невысока, с девичьим станом, который подчеркивал безупречный дорожный костюм, легка в общении и без жеманства. Лицо ее чуточку удлиненно, как у брата, с плавными линиями, а черты, пожалуй, крупные. Кроме носа – он маленький, прямой и заострен. Особенно замечательны в ней улыбка и плутовские глаза, которые словно так и ищут, за что зацепиться да разнести в клочья.

Мишель – ровесник Сурова и полная противоположность сестре, хотя и похож на нее. Он также строен, имеет такие же густые волосы каштанового цвета и зеленоватые глаза, но высок и меланхоличен. А гувернантка, мадемуазель Каролина, невольно вызывала улыбку. Явно старая дева, излишне строга видом, с несгибаемой спиной и бесстрастным выражением некрасивого лица. Черты его грубые, а глаза сонные.

– Как тебе взбрело в голову, Мишель, купить усадьбу в эдакой глуши? – спросила Марго, когда миновали половину пути. – И название не звучит – Озеркино.

– Скоро увидишь, что за чудо вокруг, – заверил Уваров. – Скажи, Саша, я не прав?

– Да, место изумительное, – подтвердил Суров. – Ваш брат обещал отличную охоту. Ваше сиятельство, вы любите охотиться?

– Еще бы! – воскликнула Марго. – Я неплохо стреляю из ружья. И давайте без церемоний, не зовите меня сиятельством, высокородием, статской советницей… Не хочу. Между друзьями не должно быть напыщенностей, а раз вы друг моего Мишеля, то и мой тоже.

– Благодарю вас, сударыня. Мадемуазель Каролина, вы не устали? – решил Суров привлечь к общению гувернантку.

– Подполковник, она же англичанка, ни бельмеса по-русски не понимает, – торопливо сказала Марго и прикрыла рот ладонью. – Простите, я дурно выразилась.

Мадемуазель живо повернула к ней голову на длинной шее и строго отчитала:

– Бельмес, мадам, плохой слова.

– Нет, что-то она все-таки усвоила, – проворчала Марго.

Суров и Уваров расхохотались, получив от гувернантки по осуждающему взгляду. Оставшаяся часть пути прошла весело и непринужденно, ибо Марго забавно пересказывала последние губернские сплетни.

Попав в Озеркино, она начала бурно восхищаться усадьбой. Великолепный и большой дом из двух этажей, с колоннами и мезонином окружал чудный большой сад, за ним раскинулось кольцо из леса. Конюшня с псарней находились в отдалении, там же птичий двор и сеновал.

Но главный сюрприз ждал Марго, когда гостья вышла на просторную террасу позади дома. Озеро искрилось на солнце, отражая синеву неба и белые кучевые облака, на водной глади покачивались кувшинки. Противоположный берег был далек, однако прекрасно просматривался, воздух прозрачен и чист, с ароматами хвои и трав. От террасы к берегу простиралась лужайка, справа была выстроена купальня, слева, у камышей, имелся причал. А кругом лес.

– Мишель, теперь я понимаю, почему ты сбежал, – сказала Марго.

– Я сбежал, потому что ты хотела женить меня на своей подруге-кривляке, – обнял сестру со спины Уваров.

– Вовсе она не кривляка. А ты невоспитанный человек. Но я люблю тебя. Она вышла замуж за генерала в отставке. Вот!

– Очень рад за нее.

– А вы, подполковник, женаты? – полюбопытствовала Марго.

– Нет-с, сударыня. Я ведь военный, меня могут убить. Не хочу оставлять детей сиротами, а жену вдовой.

– Пожалте обедать, господа, – пригласил подошедший лакей.

Марго вышла замуж хоть и за равного (графа Ростовцева), но выбор ее не назовешь удачным. Безусловно, «статский советник» звучит внушительно, однако статская служба не столь почетна, как военная. В представлении сестры дело мужа весьма полезно, а по мнению Уварова, Ростовцев сухарь, педант и зануда. Зато сама Марго – деятельная особа, тотчас подметил Суров. Не успев освоиться, она принялась хозяйничать, а за ужином сделала замечание брату, что мебель немодная, слуги плохо одеты и с дурными манерами. Марго азартно строила планы по переустройству усадьбы, хотя ужин был объявлен в честь подполковника.

– Марго, я не устраиваю приемов, – пробовал образумить сестру Уваров. – Здесь некого приглашать, чтобы похвастать изысканным убранством.

– Ты привык к походной жизни, и это дурно, – воспитывала его она. – Некого, говоришь, приглашать? А мы устроим спектакль. Да, да! И пригласим офицеров из полка Александра Ивановича.

– Помилуй, кто же играть-то будет? – смеялся брат.

– Ты, я, Анфиса! Моя Анфиса прекрасно читает Пушкина и Байрона. А вы, подполковник, согласитесь играть?

– У меня нет таланта, – не смог напрямую отказаться тот.

– У нас у всех нет таланта, кроме как у Анфисы. Ну и что? – загорелась идеей Марго. – Мы разыграем… водевиль. «Гусар-девица» господина Кони! Возражений не принимаю. Через… через две недели дадим представление прямо на террасе, зрителей посадим на лужайке. А сейчас давайте в карты поиграем?

Слуга принес карты, условились играть по четверти копейки, разыграли три партии – выиграла мадемуазель Каролина. Марго кинула карты и, наблюдая, как гувернантка подсчитывает выигрыш, капризно заворчала:

– Она мошенница. Подполковник, вы не находите? Ведь так не бывает, чтоб выигрывали подряд сто раз! Это неинтересно. Идемте к озеру? Ночь волшебная, мне вовсе не хочется спать.

Ночь была тиха. Лишь сверчки неустанно стрекотали, да лягушки квакали, но их голоса как раз дополняли, подчеркивали безмятежную и привольную тишину. Пространство из темноты со стороны озера не пугало, напротив, оно привносило покой и ощущение, что жизнь проста и прекрасна. Только звезды мерцали грустно, но они так высоко и так недосягаемы, место их определено навечно, оттого им оставалось лишь грустить над невозможностью присоединиться к людям у озера. Недоставало чего-то особенного, подтверждающего явь этой чудной ночи…

Вдруг издалека долетел женский голос, выпевая мелодию сначала протяжно и несмело. Постепенно голос крепчал и, проносясь над озером, взмывал до высоких нот, поражая чистотой звучания и сложной мелодией. Он был легче воздуха, одновременно сильный и глубокий, казался неземным, оттого не нуждался в аккомпанементе. Слов не разобрать, но голос брал за душу страстной тоской, несбыточными мечтами и вынужденным смирением, звучавшим в нем. Это было так необыкновенно, что даже непоседливая Марго замерла, вслушиваясь в рулады. Последняя нота надолго задержалась в воздухе и постепенно угасла, как гаснет фитилек догорающей свечи. Возобновился стрекот сверчков и недовольный гомон лягушек.