– Ты найдешь, где их раздобыть.

Голос незнакомца звучал жестко, неумолимо. В фильме так говорила бы смерть.

– Это невозможно, – вырвалось у Митча.

– Ты хочешь еще раз услышать, как твоя жена кричит?

– Нет. Не надо.

– Ты ее любишь?

– Да.

– Действительно любишь?

– Она для меня все.

Он потел, и при этом его трясло от холода.

– Если она для тебя все, ты найдешь способ добыть деньги.

– Такого способа нет.

– Если пойдешь к копам, мы будем отрезать у нее палец за пальцем. Отрежем ей язык и выколем глаза. А потом оставим умирать, быстро или медленно, как сама она того пожелает.

Угрозы в голосе незнакомца не слышалось, говорил он буднично, словно разъяснял особенности какого-нибудь делового проекта.

Митчеллу Рафферти еще не приходилось иметь дело с такими людьми. Ему казалось, что он разговаривает с пришельцем из другого конца Галактики.

Он не решался ответить, вдруг испугавшись, что неудачно сказанное слово приблизит смерть Холли.

– А чтобы ты понял, что мы настроены серьезно… – похититель не закончил фразу.

– И как я это пойму? – после долгой паузы спросил Митч.

– Видишь мужчину на другой стороне улицы?

Митч повернулся к единственному пешеходу, прогуливающему собаку. Они уже преодолели полквартала.

Залитую солнечным светом тишину расколол винтовочный выстрел. Пешеход рухнул с пулей в голове.

– Полночь среды, – напомнил мужчина. – Мы настроены чертовски серьезно.

Собака застыла: с поднятой передней лапой, обвисшим хвостом, вскинутой мордой, словно ловила какой-то запах.

По правде говоря, золотистый ретривер не учуял убийцу. Просто замер на полушаге, изумленный падением хозяина, не зная, что делать дальше.

И точно так же, только на другой стороне улицы, окаменел Митч. Похититель оборвал связь, а он все прижимал мобильник к уху.

В голове мелькнула суеверная мысль: пока на улице царит тишина, пока ни он, ни собака не сдвинутся с места, время можно обратить вспять, а пулю – вернуть в ствол винтовки.

Но здравомыслие взяло верх над суеверием. Митч пересек улицу, сначала шагом, потом бегом.

Если упавшего только ранило, тогда, возможно, у него оставался шанс на спасение.

Приближающегося Митча собака поприветствовала, один раз вильнув хвостом.

Но сразу стало ясно, что помочь мужчине едва ли удастся. Пуля разнесла немалую часть черепа.

Такой кошмар Митчу доводилось видеть только в выпусках новостей да в кино. Поэтому он вновь превратился в памятник, скорее не от страха, а в шоке.

И шок этот вызывал не только вид покойника, ему вдруг открылись незримые ранее стороны окружающего мира. Он словно превратился в крысу, которая, находясь в лабиринте, впервые подняла голову и сквозь стеклянную крышу увидела какие-то загадочные, движущиеся фигуры.

Золотистый ретривер, дрожа всем телом, повизгивая, улегся на тротуар рядом с хозяином, если еще не мертвым, то смертельно раненным.

Митч почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. За ним не просто наблюдали, его изучали. Оценивали.

Сердце заколотилось о ребра.

Митч оглядел день, но киллера не увидел. Стрелять могли из любого дома, из-за забора, автомобиля.

Однако он ощущал присутствие не стрелка. За ним наблюдали не издалека, а с достаточно близкого расстояния, откуда могли рассмотреть во всех подробностях. У него сложилось впечатление, что наблюдатель находится чуть ли не рядом.

Со времени выстрела еще не прошло и минуты.

Никто не выскочил из прекрасных домов. В этом районе выстрел спутали бы с грохотом резко захлопнутой двери и оставили без внимания.

На другой стороне улицы, около дома их клиента, Игги Барнс поднялся с колен. На его лице не отражалась тревога, только удивление, словно и он решил, что где-то захлопнули дверь, а теперь не понимал, почему на тротуаре лежит мужчина и рядом с ним горюет собака.

Полночь среды. Шестьдесят часов. Время полыхало. Минуты сгорали. Митч не мог позволить часам превращаться в пепел, отвечая на вопросы копов.

На тротуаре колонна муравьев изменила курс, двинувшись к лакомству, вываливающемуся из разнесенного пулей черепа.

Едва ли не единственное на весь небосвод облачко прикрыло солнце. День побледнел. Тени поблекли.

Похолодев внутри, Митч отвернулся от трупа, сошел с тротуара на мостовую, остановился.

Он и Игги не могли загрузить в кузов еще не посаженные бальзамины и уехать. Скорее всего, не успели бы это сделать, прежде чем на улице появился бы кто-то еще и увидел труп. Их безразличие к жертве и поспешное бегство могли бы даже случайного прохожего навести на мысль, что они как-то причастны к убийству, и, уж конечно, полиция пришла бы к такому выводу.

Мобильник с закрытой крышкой оставался у Митча в руке. Он с ужасом посмотрел на это творение научно-технического прогресса.

«Если пойдешь к копам, мы будем отрезать у нее палец за пальцем».

Но похитители понимали, что он должен вызвать полицию или дождаться, пока ее вызовет кто-то еще. Запрещалось лишь упоминать Холли, сообщать как о похищении, так и о том, что мужчину убили, дабы продемонстрировать ему, Митчу, серьезность намерений похитителей.

Более того, похитители, возможно, хотели проверить умение Митча держать рот на замке в столь критической ситуации, когда он пребывал в шоке и с трудом мог удерживать контроль над собой.

Он откинул крышку. Экран осветился: на темном фоне появилась многоцветная рыба.

Набрав 9 и 1, Митч на мгновение замялся, но потом вновь нажал на единичку.

Игги, отбросив лопатку, уже пересекал улицу.

Едва в трубке после второго гудка раздался голос копа, Митч осознал, что с того самого момента, как он увидел разнесенный пулей череп, дыхание со свистом вырывалось из груди. Поначалу он не мог вымолвить ни слова, но потом они понеслись бурным потоком:

– Застрелили мужчину. Я мертв. То есть он мертв. Его застрелили, и он мертв.

Полиция перекрыла квартал с обеих сторон. Патрульные машины, микроавтобусы экспертов и труповозка стояли и у тротуаров, и чуть ли не посреди мостовой: водители этих автомобилей могли позволить себе не обращать внимания на правила дорожного движения.

Под немигающим солнцем яростно блестели ветровые стекла и хромированные детали машин. Ни одного облачка не осталось на небе, яркий свет слепил глаза.