Ким посмотрела на Доусона, и в ее глазах он увидел молчаливый вопрос.

– В гостиной, босс.

Инспектор кивнула и вошла в следующую дверь, выходившую в холл.

Стейси сидела на софе; между ней и тринадцатилетним мальчиком, одетым только в трусы и футболку, было добрых полтора фута. На плечи мальчугана был наброшен пиджак Брайанта, который превращал его в карлика и делал похожим на малыша, решившего примерить взрослую одежду.

Мальчик сидел, наклонив голову вперед, плотно сдвинув ноги, и негромко всхлипывал.

Ким посмотрела на его сжатые руки и накрыла их своими.

– Нагиб, теперь ты в безопасности. Ты понимаешь меня?

У него была холодная и липкая кожа.

Теперь она взяла его руки в свои и попыталась унять его дрожь.

– Нагиб, тебе придется проехать в больницу, а потом мы вызовем твоего папу…

Мальчик поднял голову и отрицательно покачал ей. В его глазах светился стыд, и Ким подумала, что ее сердце сейчас разорвется.

– Нагиб, твой папа тебя очень любит. Если б не его настойчивость, нас сейчас здесь не было бы. – Она глубоко вздохнула и заставила ребенка взглянуть себе в глаза. – Ты не виноват. Ты ни в чем не виноват, и твой папа об этом знает.

Стоун видела, каких усилий стоило мальчику сдержать рыдания. Несмотря на боль, унижение и страх, через которые прошел этот ребенок, он не хотел терять самообладание и плакать.

Ким вспомнила еще одно тринадцатилетнее существо, которое чувствовало себя точно так же.

Протянув руку, она нежно коснулась щеки мальчика. И произнесла слова, которые тогда так хотела услышать сама:

– Дорогой, все будет в порядке, я тебе обещаю.

Эти слова вызвали поток слез, сопровождаемый громкими, прерывистыми всхлипываниями. Ким нагнулась к ребенку и крепко прижала его к себе.

Она смотрела поверх его головы и думала: «Давай, маленький, не держи это в себе».

Джемайма Лёве почувствовала, как обхватили ее колени.

Одним резким движением ее выдернули из железного фургона. Она ударилась о землю сначала спиной, а потом и головой. Ей показалось, что в голове у нее вспыхнула звезда. И в течение нескольких секунд у нее перед глазами стояли лишь искры от боли.

Прошу вас, отпустите меня, молча взмолилась она, потому что губы ее не слушались.

Связь ее мозга с мышцами прервалась. Ее конечности больше ей не повиновались. Мозг Джемаймы посылал сигналы, но тело на них не реагировало. Она легко могла пробежать полумарафон[4]. Она могла переплыть Канал туда и обратно[5]. Она проезжала триатлонную дистанцию на велосипеде[6]. Но сейчас она была не в состоянии сжать пальцы в кулак. Джемайма проклинала свое собственное тело за то, что оно поддалось воздействию препаратов, которые его разрушали.

Девушка почувствовала, как ее перевернули на земле. Галька коснулась ее копчика в том месте, где задралась футболка.

Ее тело тащили по поверхности земли, держа за колени. Неожиданно в ее голове возник образ пещерного человека, который тащит только что убитую тушу домой, к семье.

Поверхность у нее под спиной изменилась. Теперь это была трава. Голова Джемаймы подпрыгивала на кочках, пока невидимые руки волокли вперед ее тело. Наклон поверхности стал другим. Теперь они двигались вверх по склону холма. Голова повернулась на бок. Кусочек камня оцарапал щеку.

Джемайма велела рукам вцепиться в землю. Она знала, что это ее единственный шанс замедлить движение. Единственный шанс выжить.

Ей почти удалось уцепиться большим и указательным пальцами за небольшой клочок травы, но он выскользнул из них, так как пальцы тоже отказывались ей повиноваться. Девушка знала, что препараты проникли глубоко в ее организм. Ее глаза наполнились слезами разочарования. Она знала, что умрет, – и знала, что не может этому помешать.

Тишину нарушил тяжелый вздох ее похитителя – склон становился все круче, – и угол ее тела вновь поменялся.

Пожалуйста, отпустите меня, вновь взмолилась Джемайма. Ее способность мыслить восстановилась, но тело не поспевало за мозгом.

Неожиданно движение ее тела прекратилось – теперь ее ноги оказались на одном уровне со спиной.

– Ты ведь хотела, чтобы я остановился, а, Джемайма?

Это был Голос. Единственный, который она слышала за последние двадцать четыре часа. От его звука холод пронзил ее до самых костей.

– Я тоже хотел, чтобы ты остановилась, Джемайма. Но ты этого не сделала.

Джемайма уже пыталась объясниться, хотя никак не могла найти нужные слова. Да и как она может объяснить, что произошло в тот день? Даже в мыслях правда выглядела совершенно неадекватной, а произнесенная вслух она становилась еще хуже.

– Один из вас засунул мне в рот носок, чтобы я не мог позвать на помощь.

Джемайма хотела извиниться. Сказать, что она сожалеет о случившемся. Большую часть своей сознательной жизни она бежала от воспоминаний о том дне. И совершенно безуспешно. Стыд за содеянное никуда не исчезал.

Прошу вас, дайте мне объяснить, попыталась воскликнуть девушка онемевшими губами. Она была уверена, что, если у нее будет хотя бы минута на размышления, нужные слова обязательно найдутся.

Ей удалось раскрыть рот. Но прежде чем она смогла собрать силы для того, чтобы заговорить, между губ ей впихнули нечто. Ее язык отодвинулся назад под давлением плотной сухой субстанции.

– Каждый раз, когда я засыпаю, я слышу твой смех.

Ей в рот запихнули еще одну горсть сухой земли. Джемайма почувствовала, как субстанция проникает все глубже и забивает ее дыхательное горло. Зародившийся внутри нее крик не мог вырваться наружу.

– Больше этого смеха я не услышу никогда.

Еще одну горсть пропихнули ей в рот, а потом ладонь закрыла ей лицо. Щеки девушки раздулись под давлением земли, которая забила весь ее рот. Но путь у нее был только один – все глубже вниз по горлу.

Джемайма почувствовала, что задыхается.

Она попыталась вывернуться из-под руки, зажимавшей ей рот. В ее воображении движения были сильными и точными. В действительности это было жалкое ерзанье.

– А потом ты тоже не давала мне подняться, ведь так, Джемайма?

Неужели он ощущал то же самое, подумала Джемайма, стараясь вздохнуть.