Сбрасываю вещи и верхнюю одежду. Под удивленные взгляды девчонок бегу в туалет. Открыв кран, умываюсь холодной водой. Я тру лицо, тру нос, стараясь вымыть его из себя. Мне больно, мне так больно, мама! Ну зачем, зачем он снова появился?! Зачем так смотрел на меня, будто чувствует что-то, зачем улыбался так, будто и ему плохо? Он бессердечный, он плохой, мама. И мое сердце так сильно болит… я так больше не могу, не могу…

— Ты не хочешь мне сказать, кто это был? — Лиза выглядит недовольно.

Достаю из кармана пачку, последняя сигарета. Вставляю ее в губы, забираю пакеты с едой из багажника, молча захлопываю его крышку.

— Верх, вы чего так долго? Шашлык уже почти готов, а бухла нет, — из дверей загородного дома выходит Птаха. Лиза, понимая, что так и не дождется ответа, фыркает и проходит мимо брата, в дом.

Я отдаю ему пакеты.

— Здесь все. Я сейчас буду…

Не дожидаясь от него ответа, срываюсь в сторону реки. Подхожу к воде и усаживаюсь прямо так, на камни. Кажется, в любой момент взорвусь. Снова накрывает. Это ж надо было встретить ее. Съездил, называется за бухлом в магаз с сестрой друга.

Два месяца как мог держался. В завязке от нее. Как робот, как винтик механизма. Не думать. Не сожалеть. Подыхал каждую минуту своей жизни, без нее подыхал… Твою мать! А она в машине на заднем…

Затянулся сильней, прикрыл глаза, выдохнул. Столько ненависти в глазах ее. Знаю, что не должен, знаю, что права не имею даже говорить, но пальцы сами собой набирают ее номер. К уху телефон приложил, внутри дрожит все, как у девственницы. С губ смешок слетает, а потом разочарованием накрывает. Это гадкое чувство все органы выжигает, в узел стягивает.

Абонент вне зоны доступа.

Два месяца уже вне зоны доступа. Будто меня это удивить должно, будто я не срывался, не набирал ее, желая голос услышать. Через неделю сорвался. Набухался тогда в хлам и позвонил ей, а она вне зоны доступа. С тех пор как подорванный, каждую еб*чую ночь, лежа в кровати казармы, звонил ей. И каждый раз вне зоны…

Прикрываю глаза, растирая лицо ладонями. Воспоминания снова накатывают, и снова это удушающее чувство давит.

* * *

Два месяца назад

Сжимаю телефон в руках. Экран, как и буквы, расплываются. От нее пришло сообщение. Понимаю, что ничего хорошего, но надежда… долбанная сучка никак не отпускает. Дурак.

«Я забрал ее у тебя, неудачник. Я хотел это с первого дня, и это оказалось легче чем я думал.»

Внутри все вскипает. Мои легкие горят, им мало места в грудной клетке.

Тварь! Какая же он тварь! Сука! Горло дерет крик. Хватаю первое попавшееся под руку, стул летит в стену.

— Илья! Эй!

За спиной стоят друзья. Музыка глохнет, девчонки испуганно жмутся к стенке, парни на стреме. Никто не подходит — бояться. Каждый их низ трясется как щенок…

— Илья… — Марго появляется в дверях. Мой взгляд скользит по ней. Какого черта еще ей тут надо?!

— Я сказал тебе выметаться! Я сказал или нет?!

Она напугана, но упрямая как моя мать. А я устал от этого спектакля.

— Илья, но…

Срываюсь к ней. Понимаю, что внутри так много боли, ее не удержать. Она сама виновата, сама пришла. Хватаю ее за рукав, разворачиваю и грубо выпихиваю из зала.

— Ай, больно!

— Отъ*бись уже от меня! Я сказал тебе, между нами ничего нет и быть не может!

Я видел, как она наслаждалась. Там в баре, когда я нес эту пургу, когда отталкивал ту единственную, в ком вся моя жизнь, Марго прокайфовала каждую минуту.

— Илья, твоя мама…

Она только что плеснула бензина во вспыхнувшее пламя. И это не пожар, это чертов взрыв.

Схватил ее за ворот, встряхнул так, что едва не упала.

— Пошла на х*й и ты, и она.

Отталкиваю ее. А перед глазами снова сообщение от ублюдка Никиты. Вика с ним! Я сам, своими руками толкнул ее к нему!

Но она ушла… она не стала меня слушать, никогда, бл*ть, не доверяла! Как всегда, решила проблему — перестала брать трубку! А когда я нашел ее… она была с ним… Бл*ть, он так смотрел на нее! Эта падаль волосы ее трогал, и я сорвался. Я думал, уничтожу его… просто накрыло. Никто, никто не может трогать мое. Никто не имеет права, а он посмел. Этот наглый ублюдок, которому ни раз говорилось об обратном.

Осознание происходящего накрыло. И это так охренительно больно, что разрывает. Изнутри разрывает на части.

Она ушла с ним… тогда… Вика даже не поняла, какая он мразь, она стояла и смотрела на меня будто на животное… А я подыхал. Она обещала не оставлять. И оставила. Уехала с ним.

Я стоял и смотрел в след скорой и понимал, что я снова один. Что этот бл*дский мир продолжает проверять меня на прочность. А я так устал, я так за*бался. Сначала отец, теперь мать. Надоел вечный шантаж. Они все постоянно грозятся уйти. И я должен, я вынужден делать всякую херь, только бы сохранить что-то, только бы не остаться одному.

Я думал, она чувствует меня, понимает. Думал, что ее глаза никогда не посмотрят так на другого. Тогда ночью, я ловил ее стоны и понимал, что впервые раскрылся перед кем-то. Перед ней. На полную раскрылся, грудную клетку вспорол и показал ей своей сердце. Все страхи свои, которые так тщательно прячу за стеной пох*изма.

Она не просто очередная, она та, что сердце мое вытащила, а потом за ненадобностью швырнула его мусорный жбан.

Я поступил с ней как м*дак. Стоял и говорил эти гадости, видел боль в ее глазах, но понимал, что так лучше. Потому что я урод. И если останется со мной, сдохнет, как и я.

Через две недели мне в универ. Я буду в казарме, редкие выходные пару раз в месяц нас не спасут. Да я же с ума сойду от ревности, понимая, что рядом с ней тот ублюдок. Я сожру себя, и ее. Я поступил правильно. Только так я мог позаботиться о ней.

Беру телефон в руки. Внутри пустота звенящая, сосущая. Снова это бл*дское сообщение. Каждая буква в мозг въедается, выжигает его, иссушает.

Хватаю бутылку, швыряю в стену. Громкий, дикий крик разрывает уши. Они все смотрят на меня как не дебила. Пусть валят. Я не хочу никого видеть.

Вижу боковым зрением, как кто-то срывается ко мне. Делаю это, и только потом понимаю, что мой кулак врезается в чью-то челюсть. Боль ослепляет, но не приводит в себя. Я бью его, на меня налетают трое.

— Не трогай его! — кричит одному из них Птаха.

— Мразь! Угандошу! — хватаю телефон, размахнувшись, бью его об пол. Бью, пока все это не выходит. Пока хоть немного не попускает. А потом упираюсь лбом в грязный пол бара и вою от едкой боли внутри.