Ему благоволит Мирцидэм, и, когда граф превратит его в камень, замок достанет до самого неба. Тогда мы обретем настоящее величие.

— Какой достойный юноша, — улыбнулась женщина.

Их разговор услышала Эрика. «Все эти люди здесь вовсе не из-за любви к прекрасному. Они здесь только потому, что ждут своей доли от даров Мирцидэма. — С ужасом подумала она. — Они хотят больше богатств, похвалы, почестей. Ради этого они превратят Степу в камень!» Вдруг Эрика почувствовала удивительную легкость, взгляд ее затуманила пурпурная пелена, справа, совсем близко от нее, белым пламенем горел Мирцидэм.

«Коснись меня, и мы сбежим вместе». Эти слова Эрика услышала совсем рядом, словно они принадлежали камню.

— Кто это говорит?

— Мое имя Мирцидэм. — Отвечал ей голос. — Эрика, у нас мало времени.

Эрика нахмурила брови, напряженно вглядываясь в мерцающий туман.

— Верни мне Степу, Мирцидэм. Пусть он остается человеком. — Зажмурив глаза, она коснулась дрожавшей ладонью холодной поверхности прекрасного камня.

Все вокруг замерло. Огромный Мирцедэм и маленькая девушка парили на фоне звездного неба, наблюдаемые любопытными взглядами толпы. Степа, не узнав Эрику, вопросительно взглянул на графа.

— Кто эта прелестная девушка, господин? — Спросил граф, понижая голос. — И как она посмела коснуться Мирцидэма? Прикажите, и я сброшу ее вниз.

— Ее лицо кажется мне знакомым, — безразлично отвечал Степа, — но я не могу вспомнить.

— Здесь не бывает случайных людей. — Настороженно заметил граф.

— Ты не узнаешь меня? — Голос Эрики дрожал, она блуждала взглядом вокруг, словно сама пыталась что-то вспомнить. — Мое имя Эрика!

— Дорогой Мирцидэм, — ласково заговорил граф, робко поглядывая на мрачно смотрящего Степу, — покажи нам, какую пользу для нас принесет эта прелестная девушка. Быть может, она станет гобеленом в одной из спален господина или осветит одну из прекрасных залов, или, быть может, она утешет ступни наши, растелившись прекрасным ковром под нашими ногами. Много ли потребует она взамен?

Мирцидэм молчал.

— Что ж… — Граф непринужденно пожал плечами. — Такое бывает. Эта девушка ничего не значит для Мирцидэма!

— Что она делает в моем замке? — Злобно прошептал Степа так, что граф попятился назад. — Почему она, не принося никакой выгоды, все это время ходила по залам моего замка? Почему Мирцидэм позволил ей быть здесь?! — Степа сорвался на крик. — Это оскорбление!

— Я согласилась идти с тобой, чтобы тебе не было страшно. — Пропищала Эрика сквозь сдавливавшие горло слезы.

— Мне никогда не бывает страшно! — Вспыхнул Степа яростно и удивленно.

— Бывает! И страшно, и больно, и радостно, и грустно, а теперь только камень, который притворяется живым. — Эрика разревелась от бессилия, закрыв лицо руками.

— Мерзости, — поморщился граф. — Довольно. Время имеет высокую цену, мы не можем тратить его на пустые слова и бесполезные глупости. — Он звонко рассмеялся и щелкнул пальцами. — Прощай, дорогая. Раз. Два. Три.

В одно мгновение Эрика полетела вниз, проносясь мимо замка рассеянным на ветру визгом. Все произошло, как щелчки графа: падение, боль и холодные каменные руки, поймавшие несчастную девушку. Степа летел над горой в сторону широкой каменной лестницы, опустившись на ее ступени, поставил перед собой Эрику, с силой опиравшуюся на него и бывшую почти без сознания.

— Ты спас меня. — Сказала она, смотря вперед бессознательным взглядом.

— Я вспомнил, Эрика. — Улыбнулся он. — Я вспомнил, зачем ты здесь. Я обещал заботиться о тебе. Без тебя и граф, и замок, и Мирцидэм не имеют никакой ценности.

— Смотри! — Обеспокоенно Эрика указала рукой наверх.

Далеко в небо уносилось мерцающее облако — это Мирцидэм, вновь превратившись в пыль, оставлял за собой очередные руины почестей, богатств и влияния. В этот момент над горой пронесся громкий стон, за ним последовало оглушающее утробное рычание.

— Граф. — Степа обеспокоенно взглянул на Эрику и крепко сжал ее ладонь в своей ладони.

К ним приближался гигантский змей, извергая из своей пасти темно-синее торнадо.

— Только не бойся. — Сказал Степа, крепче сжав ладонь Эрики. Поглощенные непроглядной стихией, они летели вглубь бушующего мрака. «Не бойся!» слышала Эрика сквозь чудовищный вой, и теплая, крепкая ладонь надежно увлекала ее за собой. Звуки становились все дальше и тише, девушка погружалась в бессознательный сон.

Очнулась Эрика на зеленой поверхности холма, согреваемая бархатным предвечерним солнцем.

— Ты меня слышишь? — Обеспокоенно спрашивал ее Степа своим прежним звонким голосом.

— Не знаю. — Сонно отвечала Эрика. Она осмотрела свои руки, пальцы на которых вновь были маленькими с коротко подстриженными ногтями. Она потрогала свои косички, увидела лежавшую на земле панаму, и так вдруг стало радостно у нее на сердце, что Эрика не удержалась и весело захохотала, вытирая рукавом стекавшие по щекам слезы. Степа подозрительно смотрел на нее.

— Ну, точно, солнечный удар. — Заключил он, скривив губы. — Это так странно выглядит. Нам точно пора домой. Идти можешь?

Эрика с готовностью вскочила на ноги, и они, весело шутя и смеясь, побежали к подножию холма совершенно счастливые. Так завершился тот день.

Спустя сорок лет, идя по Майскому бульвару, я увидела афишу выставки художника, в имени которого узнала Степу. С момента выпускного бала мы не виделись с ним долгих тридцать шесть лет. Из обрывков новостей от знакомых, из социальных сетей я знала, что Степа пишет картины, и все же эта афиша взволновала меня. Придя вечером на выставку, я увидела привидение из болезненного детского сна — картину Степы под названием «Мирцидэм». В углу полотна виднелась надпись: «Путь к миру — беречь ценности, Путь к искусству — беречь человека». И вот он — Мирцидэм покорный в раках человека, и вот она — вновь тринадцатилетняя Эрика, верующая в любовь и чудо.