— Угу, так-так. А вы, стало быть, мой пациент. Меня зовут доктор Алистер.

— Давно я здесь?

— Уже четыре дня.

— Четыре дня?! — Джарред несколько опешил. Он не ожидал, что прошло уже столько времени.

— А саму аварию вы помните? Помните, что с вами произошло?

Пустота. Джарред отчаянно старался вспомнить хоть что-нибудь, но от этих усилий у него только разболелась голова. Заметив это, доктор ободряюще положил свою прохладную руку ему на плечо.

— Не пытайтесь — в конце концов это придет само собой. А свое имя вы помните?

Наступило продолжительное молчание. Доктор Алистер с профессиональным интересом вглядывался в лицо своего пациента. Келси называла его по имени, но ведь доктор об этом не мог знать! По каким-то неведомым ему причинам Джарред догадывался, что должен хранить свою тайну. Ему было достаточно доли секунды, чтобы решить, как себя вести.

— Нет, — с трудом вытолкнул он из себя, и игра началась.

Пожухлые, желтовато-коричневые листья в стремительном хороводе закружились над землей, словно делая последнее усилие, чтобы снова взмыть в воздух, прежде чем навсегда опуститься на почерневшую от дождя дорогу. Не замечая их, Келси понуро двигалась вперед между вздымавшимися из земли надгробиями, увязая каблучками черных туфель в . земле и пробираясь туда, где кучка людей сгрудилась возле вырытой могилы. Дорожка, по которой она шла, была посыпана мелким гравием. Скорей всего создатели ее думали о том, чтобы добавить еще одну нотку к естественному очарованию высоких елей и пихт, к строгости серых каменных надгробий, тянувшихся вверх по склону холма. Дождь хлестнул ее по щеке, порыв ветра едва не вырвал из онемевших от холода пальцев скользкий черный зонтик.

В Сиэтле — или, уж точнее, в Сильверлейке — крохотном пригороде, притулившемся на окраине растущего словно на Дрожжах огромного города, стоял ноябрь. Сам Сиэтл был со всех сторон окружен водой: залив Пьюджет-Саунд, озеро Вашингтон, озеро Юнион. Достаточно было бросить взгляд влево, чтобы увидеть вдали блики на поверхности воды. Озеро Вашингтон простиралось почти на восемнадцать миль. К востоку и к югу, насколько ей было видно отсюда, раскинулось озеро Саммамиш. “Будь я сейчас в состоянии успокоиться, наверняка смогла бы вспомнить и его размеры”, — подумала Келси.

Однако мысли ее были в беспорядке. В мозгу словно стучали тысячи невидимых молоточков. Вся она как будто одеревенела, застыла на этом холодном ветру. Механически, будто кукла, передвигая ноги, Келси подумала, что идти — это все, на что она сейчас способна. Даже непонятно, как ей удалось объяснить таксисту, куда ей нужно — на кладбище.

Кладбище.

Наверное, у этого места было и другое название. Что-то более подходящее для чувств тех, кто, раздавленный горем, приходил сюда. Но Келси всегда называла это место просто: кладбище. Она вспомнила, как когда-то подростками, еще учась в школе, они по ночам пробирались сюда и бегали между надгробиями, пока что-то — разбойничий посвист ветра или таинственное перешептывание листьев — не заставляло их замереть от страха. Очнувшись, они толпой мчались назад, домой, чтобы скрыться от неведомой опасности.

Сегодня, однако, ее не пугали призраки. Она не чувствовала страха, только печаль, окутавшую ее с головы до ног, болью разрывавшую грудь, печаль, от которой хотелось упасть на мокрую, усыпанную листьями землю и провалиться в беспамятство. Ченс умер, он ушел навсегда, и никакая сила в мире не может вернуть его назад. Его больше не будет. Никогда.

И виноват в этом был один лишь Джарред.

На мгновение волна ослепляющей ярости, словно раскаленная игла, пронизала ее мозг, заставив Келси очнуться. Джарред Брайант. Ее муж. Тот самый человек, по вине которого погиб Ченс.

Ее заледеневшие пальцы крепче стиснули изогнутую ручку зонта. Побелевшие, закушенные губы выдавали твердую, решимость. Ту самую решимость, которая поддерживала ее, заставляя как-то жить с того самого дня, когда она узнала об авиакатастрофе. Она собиралась оставить Джарреда и покончить наконец с этим опостылевшим браком навсегда. Надо было сделать это давно. Но только смерть Ченса стала тем толчком, в котором она так отчаянно нуждалась, чтобы разорвать узы, все еще связывавшие ее с Джарредом.

— Келси…

Марлена Роуден протянула к ней дрожащие руки. Мать Ченса. Марлена всегда занимала особое место в ее жизни. Женщина, которую Келси помнила столько же, сколько помнила себя, которая была с ней рядом все те годы, когда их детская дружба с Ченсом незаметно перерастала в нечто большее. Именно она взяла осиротевшую Келси к себе, когда умерли ее родители: сначала мать от рака груди, а вслед за ней и отец — от одиночества и тоски. А может быть, просто от нежелания жить.

Именно родители Ченса помогли ей собрать по кусочкам жизнь, которую шестнадцатилетняя Келси, потерянная, ничего не соображавшая от горя, уже считала разбитой навсегда. Любовь и заботу, которыми они окружили ее, невозможно было забыть. Она знала, что может всегда положиться на них — так же, как и на Ченса. И хотя после окончания школы их дороги разошлись, Келси всегда считала себя приемной дочерью Роуденов. Это была ее семья. Ее единственная семья.

До тех пор, пока не появился Джарред Брайант.

— Какое горе… — всхлипнула Марлена, и из глаз ее покатились слезы.

— Ох, Марлена! — Бросившись к ней, Келси крепко обняла ее, и все то, что ей до сих пор как-то удавалось сдерживать, разом выплеснулось наружу. Келси едва не завыла от горя. “Это все Джарред виноват! ” — хотелось закричать ей. Именно он в тот день сидел за штурвалом маленького спортивного самолета, и если уж винить кого-то из команды за тот штопор, который бросил легкий самолет в воды Колумбии, так только Джарреда.

— Знаешь, мы… мы в последние годы не часто виделись с Ченсом, — пробормотала Марлена. Отодвинувшись от Келси, она принялась шарить в большой черной сумке в поисках носового платка. — У него было много проблем. Ты знаешь…

— Да, я знаю.

— Роберт и я… мы не должны были так сильно надеяться, что тебе удастся что-то сделать. Впрочем, Ченсу никто бы не смог помочь. — Слезы снова потоком хлынули у нее из глаз. Зажав платком рот, Марлена старалась сдержать рыдания, лицо ее жалко подергивалось.

— Я знаю. Знаю.

Келси почувствовала, что не может об этом говорить. По крайней мере сейчас. Ченс много лет был наркоманом. Не закоренелым, нет, просто любителем побаловаться. Во всяком случае, она предпочитала думать именно так. Хотя жестокая правда состояла в том, что, многие годы регулярно принимая наркотики, он уже не мог без них обойтись. Теперь они управляли его жизнью, и постепенно он стал незнакомцем не только для тех, кто знал его и любил, но и для себя самого.

— Если бы ты все эти годы не поддерживала нас, не знаю, что бы с нами было.

— Это вы поддерживали меня, — мягко возразила Келен, снова крепко прижимая к себе Марлену. Пожилая женщина всегда была для нее скорее подругой, чем представительницей старшего поколения. Даже когда Келси еще училась в школе, Марлена вела себя с девочкой так, словно они были ровесницами, и Келси со временем привыкла к этому. Конечно, за последние годы они слегка отдалились друг от друга: Келси вышла замуж, и этот брак отодвинул приемных родителей на второй план. Но это ничего не значило — они по-прежнему чувствовали себя одной семьей. А теперь, когда единственный сын Роуденов умер, всего нескольких месяцев не дожив до своего тридцатилетия, у Марлены и Роберта не осталось никого, кроме Келси.