из дерева. Частые, длинные зубья соединялись общим навершием с вырезанной на нём картиной леса. Сейчас она, словно пытаясь добавить веса своим словам, жестикулировала этой вещицей.

‒ Что, понравился тебе мой гребень? Забирай его, у меня другие есть. А не слышит Ивашка тебя, потому что Баюн его в навь утянул. У предков-то наших как было? Явь, навь, кривь да правь тесно-тесно переплетались. В избе семья да род — явь явная. А за печкой уже домовой сидит. Навь выходит. Или вот, в поле люди работают, для житья зерно собирают. Как есть явь. А ночь сойдёт ‒ всё, навье царство на полях настало. Да ты пей, пей чаёк-то. Да пирогом закусывай. Вижу ж, с утра маковой росинки во рту у тебя не было.

Поначалу Василиса приняла угощение только из вежливости. Но вот уже перед ней третья порция и она всё не может остановиться. Впрочем, еда едой, а о деле она тоже не забывала.

‒ Вы не обижайтесь, но я вот сейчас вообще ничего не поняла, что вы сказали. Вернее, про фольклорные элементы всё ясно. Но что в связи с этим делать, я решительно не понимаю.

‒ Ох, дурёха. Всё бы тебе делать, всё бы тебе бежать. Ну, слушай, твоим языком объясню. Явь да навь, ну и остальные ‒ это способ восприятия мира. Настройка сознания, если хочешь. Пока ты с нашим Ваней в унисон не состроишься, не сможешь ему помочь.

Только сейчас Василиса заметила, что баба Ягневишна, судя по всему, перенесла инсульт. Половина её лица была словно неживая. Окостеневшая. Причём, судя по походке, инсульт был обширный и не прошёл полностью. Всё начинало становиться на свои места. Все вокруг просто не в своём уме.

‒ Знаете, я наверное, пойду.

‒ Иди, девочка. Правильно. Тебя уже твой провожатый заждался.

Василиса недоуменно перевела взгляд на скромно притулившегося в углу Соловья. Вдруг ей стало понятно, что было не так в его облике. При вполне человеческой верхней части лица, щёки мужчины, словно жили своей жизнью. Они будто бы, состояли из сплошных мускулов, постоянно то напрягавшихся, то опадавших. Из-за этого рот Татя напоминал пульсирующее брюшко какого-то насекомого. Добавляло жути и постоянное посвистывание, на которое до сих пор девушка не обращала внимания.

Василиса, стараясь не поворачиваться к этим двоим спиной, отступила к выходу. За тёплыми взглядами окружённых добрыми морщинками глаз ей уже чудилось звериное коварство. Так же спиной вперёд она вышла на улицу. В руку ей тут же ткнулся холодный мокрый нос. Вскрикнув, девушка резко обернулась. Прямо перед ней стоял огромный, в её собственный рост, Серый Волк с жёлтыми глазами.

‒ Ну что, садись, царевна. Мигом домчу.

‒ Ц-царевна?

‒ Ну да. Ты ж в царской карете ехала, когда я чуть под колёсами не сгинул. Спасла ты меня. А я себе тогда зарок дал, что службу сослужу. Садись.

Происходящее не вязалось ни с каким разумным объяснением. В голову пришла мысль, что сейчас бы следовало упасть в обморок. Но почему-то это не получалось. И Василиса сделала единственное, что по её мнению в этот момент соответствовало ситуации: села верхом на Серого Волка.

***

Из дома Ивана доносилась прекрасная мелодия. Василиса, словно заворожённая, пошла ко входу, желая лишь одного: оказаться рядом с источником дивных звуков. Вдруг удар в спину сбил её с ног.

‒ Ты что, царевна? Это ж Баюн кудесит. Не слушай ты его песен, а то как Иван днями-ночами сидеть будешь.

В мыслях наступило лёгкое просветление. Желание идти навстречу к певцу и правда словно бы не рождалось внутри головы девушки, а летало вокруг в воздухе. Сильно обхватив себя за плечи, чтобы ощущение впивающихся в кожу ногтей ослабило наваждение, девушка нащупала что-то в кармане. Круглая коробочка. Пчелиные соты. То что надо. Пожевав содержимое, пока воск не стал мягким, девушка вылепила пару затычек. Стоило ей залепить уши, самочувствие тут же улучшилось. Словно дикое атмосферное давление сменилось приятным бризом.

В избе везде был кот. Описать это нормальным языком не получалось, но он словно заполнял помещение, подминая всё пространство своей волей. И он урчал. Тот же гипнотический ритм теперь словно отзывался в костях девушки. С трудом протискиваясь, словно сквозь густой кисель, через пространство кота, Василиса добралась до Ивана. Здесь, в нави, он был в том же состоянии, что и раньше. Единственное отличие ‒ он перебирал руками, словно играл на гуслях. И урчание всеобъемлющего кота звучало в такт этим движениям.

Василиса вставила в уши незадачливому, попавшему в беду мужику вторую порцию импровизированных затычек. Не сразу, но постепенно во взгляде мастера проступила осмысленность. Недоумённо мужчина осмотрелся вокруг. Опустил руки. Спустя мгновение изменился и тембр кошачьего урчания. Теперь это был требовательный призыв продолжить ласку. Василиса схватила Ивана за руку и потащила к двери. На одеревеневших ногах тот следовал за спасительницей. Кот же пришёл в движение. Издав возмущённый вой, он словно бы навалился на беглецов, вжимая их в пол.

Яростное мяуканье самого пространства, желающего наказать непочтительных людей, становилось невыносимым. Звук распластал людей по полу. Василисе едва хватало сил делать вдохи. Вдруг в кошачий утробный вой вклинился новый звук ‒ сухой треск бьющейся терракоты. Давление тут же прекратилось. Мужские руки подняли девушку. Она успела только увидеть пятно сметаны, растекающееся между черепков разбитого глиняного горшка, и того самого здоровенного чёрного кота, которого она видела часом раньше, жадно лижущего угощение. Иван отшвырнул ухват, которым, видимо, и столкнул горшок, и двое людей выскочили из избушки.

Слова были не нужны. Держась за руки, они общались на уровне крошечных, едва заметных движений. Вот они уже верхом на Сером Волке. Из избушки раздался возмущённый рёв обманутого пушистого гедониста.

Лес вокруг сливался в две зелёные стены, но скорости Волка не хватало, чтобы уйти от погони. Должно быть вес взрослого мужчины, что сейчас, обхватив Василису за талию, плотно прижался к её спине, слишком замедлял хищного скакуна. Зеленоглазая тьма поглощала лес за их спинами.

В отчаянной попытке хоть немного облегчить свой вес девушка вышвырнула из карманов всё, что там нашла. Стоило гребню, подарку Бабы Яги, коснуться земли, как за спиной беглецов с глухим треском во мгновение ока проросли деревья, непроходимые заросли. Возмущённый кошачий крик всё дальше. Погоня отстала.

***

Дверь приоткрылась и кошачья морда просунулась в парную бани. Недовольно чихнув на пар, Баюн нашёл взглядом