— Дядя мой служит в стрельцах, — рассказывала дорогой девушка Кузьме Петровичу. — Родители мои померли, а я сюда приехала, — она испуганно оглядывалась по сторонам, кутаясь в меховую шаль.

— Значит, теперь здесь жить будешь? — спросил Преонский.

— Если Бог даст! — тяжко вздохнула Катерина.

Они, как показалось Кузьме Петровичу, слишком быстро дошли до нужного дома. Перед тем как войти в дом дяди, девушка достала из кармана колечко.

— Прими от меня, добрый человек. Хоть и имени твоего не знаю, но молиться за тебя буду святому Николаю-Угоднику! — Катерина быстро сунула Кузьме Петровичу кольцо и исчезла за калиткой.

— Стой! — закричал он, пытаясь достать колечко и путаясь в многочисленных карманах. — Стой, подожди! Ну и девка, как оборотень, была и нет! — рассуждал Преонский, стоя перед калиткой.

Он внимательно посмотрел на колечко. С виду ничего особенного. Недорогое, но сделано со вкусом. Оно казалось маловатым даже для мизинца, но Кузьма все же надел его на средний палец левой руки. Он так и не понял — то ли палец уменьшился, то ли кольцо увеличилось, а может, с головой что случилось, ежели не распознал сразу, что кольцо как раз впору оказалось.

«Да, дела!» — подумал уставший Кузьма и направился домой.

С тех пор он часто стал ходить возле дома Прокопа Агеева, чтобы полюбоваться на Катерину хотя бы издали. Сам порой не замечал, как оказывался у дверей агеевских, но зайти не смел. Сам себя корил: «Эх, старый пенек, года-то уж не те, а все туда же норовишь! К бабе под юбку».

Но возраст тут был ни при чем. Любовь нужна была Кузьме, ласка и забота женская. И вот однажды шел он, раздумывая о житье-бытье своем, а в тот момент закончилась вечерняя служба в церкви и народ спешно возвращался домой, прячась от надвигающейся грозы.

Громыхнул гром, и люд, стоявший под крышей сапожника Диванова, перекрестился, а дитя малое на руках молодки зашлось плачем на всю улицу. Решил и Кузьма непогоду переждать у Диванова. Торопиться-то особо некуда. Только стал он под навес, слышит тихий голос:

— Неужель и тебя, боярин, гроза испужала?

Кузьма от неожиданности резко обернулся.

Недалече от молодки стояла, кутаясь в знакомую шаль, Катерина.

— Доброго здравия, Катерина, — еле слышно прошептал Кузьма. Она, дабы соблюсти нравы послушные, лишь поклон отвесила и отвернулась.

«Эх, хитра девица!» — подумал Кузьма. Но решился в тот момент не упускать ее из виду. Дождь все лил, и приятно было стоять Кузьме вот так, когда за спиной зазноба твоя, и тоже смотрит на тебя участливо. Кузьма оглядел люд честной. Но так никого и не запомнил, одна Катерина перед глазами стоит.

Наконец начали все расходиться. Остались под крышей только они одни.

— Ну, сказывай, как поживаешь? — спросил Кузьма.

— Да как сказать. Я толком и не знаю, что творится, — она смотрела на Кузьму.

— Ты это о чем?

— О тебе, боярин.

Кузьму как обухом по голове огрели. В смущении не знал, куда деть глаза. Руками кафтан расшитый стал теребить. Катерина остановила его. Взялась своей маленькой ручкой за его и тихо произнесла:

— Видела я тебя у дома своего. Ходишь, словно недоросток, а чтоб зайти в дом к холопке простой и думу свою сказывать, нет помыслов? — обида была в ее глазах.

— Что ты, — Кузьма подошел ближе, — неужель не видишь седин моих? Думаешь, легко мне вот так старому зайти в дом к молодой девице? Да еще осмеют! Да и Прокоп, дядька твой, наверняка нашел тебе жениха подходящего. А мне куда! Только и могу, что смотреть на тебя издали и судьбу благодар…

Катерина перебила его:

— Душа моя не только благодарностью к тебе полна. Вот и разумей теперь сам. А про Прокопа и заботу его забудь! — она отвела взгляд.

— Неужто обижать тебя посмел? — Кузьма провел рукой по нежной щеке Катерины. — Ежели есть у тебя обида на него, скажи, я его враз угомоню!

— Нет, нет, что ты! Хорош дядька, да только не отец ведь он мне и не брат кровный.

Проводил Кузьма в тот вечер Катерину и через месяц сватов прислал. И в тот же 1671 год, в день Святых Апостолов Петра и Павла — 29 июня, когда Кузьме Петровичу исполнилось ни много ни мало 40 лет, в Успенском соборе он обвенчался с Катериной Агеевой.

Свадьба удалась на славу. Веселая, пышная, с ряжеными и скоморохами дворцовыми. Рядились даже придворные. В день свадьбы Кузьмы и Катерины и придворные, и челядь были одинаковы: все в масках и веселы. Поздравил молодую чету и сам царь Алексей Михайлович, и думный дворянин его Артамон Матвеев.

Больше десяти лет прожили Преонские без детей. И в день, когда умер царь Федор, у четы Преонских родилась дочь Татьяна. Шел 1682 год.

Вскоре наступили смутные, неспокойные времена в государстве Русском. В мае стрельцы подняли бунт, во главе которого, как потом оказалось, стояла сама царевна Софья — по ее приказу были казнены бояре Матвеев и Нарышкины, которые обвинялись в смерти Иоанна. Напрасно больной и слабый царевич сам выходил к ним и уверял, что никто не думал лишать его жизни: безумцы уже успели убить добродетельного боярина Матвеева, доктора фон Гадена и начальника Стрелецкого приказа князя Долгорукова. Хотя вид живого царевича Иоанна их и остановил на несколько минут, но потом, как будто пожалев о потерянном времени, злодеи бросились доканчивать свои убийства.

Главными жертвами после первых трех были братья царицы — Афанасий и Иван Нарышкины, князья Ромодановские и Черкасский, бояре Языков и Салтыков, всего 67 человек.

Смутным и тяжелым оказалось то время, но и оно не могло омрачить радость Кузьмы из-за рождения дочери. Однако счастье его продлилось не долго — вскоре после появления на свет Татьяны ее мать Катерина скончалась, так и не оправившись после трудных родов.

Потерю Катерины Кузьма Петрович переживал тяжело и даже к новорожденной дочери не сразу привык.

Года два исполнилось Татьяне, когда он впервые взял ее на руки. А когда она вошла в свою шестнадцатую весну, он рассказал ей вот что: «Этот перстень — подарок мне от твоей матери. Я тебе наказываю хранить его после моей смерти. Носи его, никому не продавай, не дари и не избавляйся от него. Это единственная память о матери твоей Катерине. Родовое оно. Наказывала она мне беречь его и тебе передать».

Кузьме Петровичу было около семидесяти, когда он покинул Россию и вместе с послами отправился в союзную Польшу. Поездка обещала быть скорой. Но, увы…

Отец Татьяны пропал. О нем ничего не было слышно почти год, в течение которого Татьяна нигде не появлялась. А затем случайно встретилась с Антуаном де Кюри в доме своей дальней родственницы.

Татьяна тогда впервые вышла в свет после исчезновения отца. И каково же было ее состояние, когда она увидела хорошо знакомый ей отцовский перстень на пальце молодого графа де Кюри. Ей сделалось дурно при виде перстня, так что подружки ее, не на шутку перепугавшись, побежали за Быстровой, которая была занята разговором с другими гостями.