— Это его настоящее имя. В Соединенных Штатах он называет себя Джоном. Я тоже уверен, что ему угрожает серьезная опасность. Когда Жан сообщил мне, что собирается поехать туда, у меня не хватило мужества отговаривать его, но я посоветовал, чтобы его сопровождал какой-нибудь опытный человек.

— А почему не вы сами?

— Во-первых, годы уже не те. А во-вторых, но причинам, которые вы, быть может, поймете после. Я убежден, что в Нью-Йорке сейчас необходим человек, у которого есть опыт службы в полиции. Прибавлю, что, согласно полученным мною инструкциям, я обязан выдать Жану Мора любую сумму, какую бы он ни потребовал, и в нынешних обстоятельствах могу только одобрить его намерение.

Разговор вполголоса продолжался часа два, и г-н д'Окелюс воздал должное старой виноградной водке Мегрэ. Последнему время от времени было слышно, как его жена подходила к дверям и слушала, но она это делала не из любопытства, а чтобы узнать, можно ли наконец накрывать на стол.

Как она была поражена, когда, после отъезда автомобиля, Мегрэ объявил:

— Я еду в Америку.

— Что-что?

И вот сейчас желтое такси под мелким дождем, из-за которого все выглядит так тоскливо, везет его по незнакомым улицам, Почему Жан Мора исчез именно в тот момент, когда пароход пришел в Нью-Йорк? Встретил кого-нибудь или, спеша увидеться с отцом, без лишних церемоний бросил своего спутника?

Теперь они ехали по фешенебельным улицам. Такси остановилось на углу какой-то авеню, — Мегрэ еще не знал, что это и есть знаменитая Пятая авеню, — и швейцар бросился к нему.

Новое затруднение — расплачиваться с шофером незнакомыми деньгами. Потом — холл гостиницы «Сент-Рейджи» и регистратура, где Мегрэ наконец-то нашел человека, говорящего по-французски.

— Я хотел бы видеть господина Мора.

— Минуточку…

— Вы не скажете: его сын приехал?

— Сегодня утром господина Мора никто не спрашивал.

— Он у себя?

С холодной вежливостью служащий, снимая телефонную трубку, ответил:

— Я спрошу у его секретаря.

И в трубку:

— Алло!.. Мистер Мак-Джилл?.. Звонят из desk[1]. Тут спрашивают мистера Мора… Что?.. Сейчас узнаю… Ваша фамилия, сэр?

— Мегрэ.

— Алло!.. Мистер Мегрэ… Хорошо, передам.

И, повесив трубку:

— Господин Мак-Джилл просил сказать вам, что господин Мора принимает только в приемные часы. Если угодно, напишите ему и оставьте свой адрес; вам непременно ответят.

— Будьте любезны сообщить этому господину Мак-Джиллу, что я приехал из Франции специально для того, чтобы встретиться с господином Мора и сказать ему нечто важное.

— Очень сожалею. Эти господа не простят мне, если я снова побеспокою их. Но если вы черкнете два слова прямо здесь, в холле, я попрошу рассыльного отнести записку к ним в номер.

Мегрэ был в бешенстве. Он злился на себя еще больше, чем на этого Мак-Джилла, которого не знал, но уже начинал ненавидеть.

Он так же ненавидел — заранее, сполна — все, что его окружало; холл, где было чересчур много позолоты, насмешливо посматривавших на него рассыльных, хорошеньких женщин, сновавших туда-сюда, и слишком самоуверенных мужчин, которые толкали его, не снисходя до извинений.

«Сударь,

Я только что приехал из Франции по важному поручению Вашего сына и г-на д'Окелюса. Поскольку мое время не менее дорого, чем Ваше, буду весьма Вам обязан, если Вы соблаговолите принять меня немедленно.

С уважением,

Мегрэ».

Его заставили ждать добрую четверть часа, и он яростно дымил трубкой. Наконец за ним пришел рассыльный, нырнул вместе с ним в лифт, потом повел комиссара по коридору, постучал в одну из дверей и удалился.

— Войдите!

Почему Мегрэ представлял себе этого Мак-Джилла субъектом средних лет и отталкивающей наружности? Это был высокий молодой человек, хорошо сложенный, весьма элегантный; он пошел навстречу Мегрэ с протянутой рукой:

— Простите, сударь, но господина Мора буквально осаждают просители всех мастей, так что мы вынуждены производить строжайший отбор посетителей. Вы сказали, что приехали из Франции. Должен ли я понимать, что вы… экс… ну…

— Да, экс-комиссар Мегрэ.

— Садитесь, пожалуйста. Сигару?

На столике лежало несколько коробок. Комната была просторная. Ее можно было бы принять за гостиную, если бы не огромный письменный стол красного дерева, не превращавший ее, впрочем, в рабочий кабинет.

Мегрэ пренебрег гаванской сигарой; он снова набил трубку и недоброжелательно уставился на собеседника.

— Вы писали, что привезли нам известия о месье Жане?

— С вашего позволения, я сообщу об этом лично господину Мора, когда вы соблаговолите провести меня к нему.

Mак-Джилл показал в улыбке все зубы; они были очень красивые.

— Сразу видно, дорогой сэр, что вы приехали из Европы. Иначе вы знали бы, что Джон Мора — один из самых занятых людей в Нью-Йорке, и я сам понятия не имею, где он находится в настоящий момент; кроме того, я поверенный во всех его делах, в том числе и глубоко личных. Стало быть, вы можете говорить со мной безбоязненно и сказать мне…

— Я подожду, пока господин Мора согласится принять меня.

— И все-таки необходимо, чтобы он знал, о чем идет речь.

— Я уже сказал: о его сыне.

— Должен ли я, учитывая вашу профессию, предположить, что он совершил какую-то глупость?

Мегрэ не пошевельнулся, ничего не ответил и продолжал холодно смотреть на своего собеседника.

— Простите, что я настаиваю, господин комиссар. Я полагаю, что, хотя вы и в отставке, как я узнал из газет, к вам по-прежнему так обращаются… Еще раз простите, но я вынужден напомнить вам, что мы в Соединенных Штатах, а не во Франции и что у Джона Мора на счету каждая минута. Жан отличный парень, хотя слишком, пожалуй, чувствительный, и я спрашиваю себя, что он мог…

Мегрэ спокойно встал и взял шляпу, которую положил на ковер, рядом со стулом, — Я возьму номер в этом отеле. Когда господин Мора решит принять меня…

— Он будет в Нью-Йорке не раньше чем через две недели.

— Вы не можете сказать мне, где он находится в данный момент?

— Затрудняюсь. Ведь он летает на самолете. Позавчера, например, был в Панаме, а сегодня, быть может, приземлился в Рио или в Венесуэле. У вас есть друзья в Нью-Йорке, господин комиссар?

— Никого, за исключением нескольких полицейских офицеров, с которыми мне в свое время приходилось работать.

— Вы разрешите мне пригласить вас позавтракать?