Если бы можно было поехать и быть рядом с ним… Но нельзя — болела мама, да и Коленька, уходя, заставил ее поклясться, что она позаботится о себе и не наделает глупостей. Наделать глупостей Наташа умела, недаром и мама постоянно заглядывала ей в глаза, тревожно расспрашивала, но Наташа держалась.

«Береги себя, моя маленькая. Пока я знаю, что с тобой все хорошо, ты жива и здорова, на сердце у меня спокойно. Буду бить проклятых фашистов за тебя и за всех наших любимых, моя родная», — писал с фронта Коля. Он часто называл жену «маленькой» — и из-за роста, и из-за того, что она была на целых восемь лет младше его.

— Посмотри, за нами опять увязались эти малявки, — говорил когда-то Коля приятелю, оглядываясь на хихикающих девчонок.

Наташа с детства дружила с его сестрой Олей — крепкой, озорной девчонкой с удивительно густой шевелюрой. Часто бегала к ней в гости. Подружки были не разлей вода, а мама Коли и Оли, уже не делая между дочками разницы, кормила обеих вкусным супом и заплетала бантики.

— Пойдем подглядывать за Колькой. Они опять курить тайком пошли, — шептала на ухо подруге Оля. — Давай распотрошим его папиросы, я знаю, где он их прячет. А внутрь сена набьем! Вот будет здорово!

— Вот бы достать что-то такое… чтобы Колька прикурил, а оно как бабахнет!.. Мигом отучился бы! — принималась фантазировать Наташа.

Все детство, сколько она себя помнила, Колька сердился на них, а порой даже отвешивал обеим звонкие затрещины… Так было до одного дня на речке, когда все вдруг изменилось, а Наташка поняла, что внезапно выросла. Но даже после этого Коля все равно звал ее маленькой. И вот теперь привез ей с фронта в подарок трофейную куклу.

— Это для моей маленькой! — сказал он, протягивая невероятную фарфоровую леди.

Эта кукла была самым красивым, что Наташа когда-либо видела в жизни. Белое румяное личико игрушечной барышни казалось утонченно-прекрасным. Что уж говорить о ярких сапфировых глазах, изящном носике и надутых ярких губках. У куклы были, кажется, настоящие, очень мягкие, светлые локоны, а ее платье стоило, наверное, столько, сколько весь гардероб самой Наташи. Впрочем, Наташа сомневалась, можно ли за весь ее гардероб купить одно такое кукольное платьице.

Если бы в их крохотной комнатке появился турецкий султан или сам товарищ Сталин, это не показалось бы Наташе более чудесным, чем появление красавицы-куклы.

Даже прикоснуться к фарфоровой барышне она решилась не сразу, а когда решилась, задержала дыхание, словно входила в холодную реку.

— Как ее зовут? — обмирая, спросила Наташа у Коли.

Он улыбнулся.

— Придумай ей какое-нибудь имя. Хочешь, будет Зоей?

Наташа даже рассмеялась. Ну почему мужчины такие недогадливые? Разве могут такую барышню звать Зоей или Наташей? С первого взгляда понятно же, что у нее должно быть совершенно особенное и прекрасное имя.

— Ее должны звать как барышню, — смутившись, проговорила Наташа, едва осмелившись провести пальцем по безупречной румяной щечке куклы. — Я… не знаю, я нигде не была…

Коля обнял ее за плечи и поцеловал в макушку.

— Маленькая моя… Какая же ты у меня маленькая!.. Ну хорошо, пусть ее будут звать… Гретхен.

— Гретхен… — нараспев повторила Наташа.

И с тех пор Гретхен торжественно сидела на коробке с письмами, снисходительно глядя на скудную обстановку комнаты, словно королева, по недоразумению попавшая в приют для нищих.

Наше время, начало мая

Умывшись, я пошла ставить кофе, но когда снова заглянула в ванную, едва не вскрикнула от испуга: на белом мягком полотенце с серебристой окантовкой и вышитым цветком уродливо бурели пятна крови. Сердце тревожно замерло в груди, а висевшее напротив двери зеркало отразило бледное лицо, окруженное густыми каштановыми волосами. В полутьме казалось, что под глазами залегли густые тени.

Кровь. Откуда здесь кровь? Я провела рукой по лицу, включила свет и с облегчением перевела дыхание. У меня с детства слабые сосуды, так что неожиданные кровотечения не редкость. Вот и сейчас у правой ноздри запеклась бурая корка. Кровь на полотенце получила объяснение самым естественным образом.

Я привела себя в порядок, выпила кофе и даже позволила себе очень калорийные, но невероятно вкусные гренки, люблю, когда хлебцы так хорошо пропитаны молоком, что аппетитно булькают на сковородке, поджариваясь на сливочном масле и приобретая медово-леденцовую корочку. В это время позвонил Пашка. Мы встречались с ним уже два года, но, кажется, без особой страсти с обеих сторон. Даже съехаться не решились, хотя моих родителей Пашкино присутствие в моей жизни успокаивало. Им казалось, что он не дает мне целиком погрузиться в мой кукольный мир, вытаскивая оттуда то в кино, то в поездку по ближайшим пригородам. Павел водил очень смешной зеленый «Матиз» и, к счастью, совершенно не комплексовал по данному поводу. Он был спокойный, надежный и… невыразимо скучный, как домашние тапочки.

— Привет, как ты? — начал он традиционно.

Забавно, но Пашка — один из редких людей, кто действительно слушает ответ на этот банальный вопрос.

— Не очень, — пожаловалась я, — вчера голову новой куклы уронила. Так жаль, представь! А потом всю ночь ерунда какая-то снилась.

— Ты куклу на заказ делала? — с беспокойством спросил он.

В этом как раз весь Павел. Практическая сторона дела для него важнее всего.

— Нет, для себя, но… Не важно, — мне внезапно захотелось пойти куда-нибудь. — Пригласишь девушку в ресторан?

— Когда? Сегодня?

Я едва не разозлилась. Ну вот как с таким тюфяком разговаривать? Нет, через три года, когда ты, наконец, соизволишь раскачаться!

— Ладно, не хочешь — не пойдем, — буркнула я. — У меня тоже нет настроения.

— Ну что ты сразу взрываешься? — посетовал Пашка. — Я еще работаю, а вечером давай сходим. Часов в семь. Нормально?

В голосе послышались просительные нотки.

Он на полгода младше меня, ему двадцать три с небольшим, но такое ощущение, что нас разделяет целая вечность. Я, конечно, слышала, что среди мужчин процветает инфантилизм, но не настолько же!.. И в то же время я прекрасно понимала, что других молодых людей вокруг меня не наблюдается. Расстанусь с Пашкой — и буду одна, а там, мама права, еще сильней погружусь в выдуманный мир. И вообще я ярко представила, какими обиженно-собачьими станут глаза Пашки, если я скажу, что мы расстаемся. Обидеть его почти то же самое, что обидеть милого щеночка.

— Нормально, — согласилась я и поспешила закончить разговор: — Иди работай. Я тоже делами займусь.

Я включила ноутбук, проверила почту. Надо же, «ВКонтакте» опять письмо. Отчего-то оно вызвало у меня смутное беспокойство.

Сообщение оказалось от Ника и содержало в себе одну-единственную фотографию — фарфоровая кукла в соломенной шляпке и зеленом платье с бантами и оборками. В ней чудилось что-то от Гретхен… Или мне это только померещилось?