— Каф… Ари! — Старший констебль Мика Симолин направлялся к месту преступления со стороны вилл Линнунлахти. — Я ходил посмотреть внизу.

Симолин был десятью годами моложе меня. В Отделе по расследованию преступлений против личности он прослужил всего полгода и относился ко мне с робким почтением.

— Застрелили его тут, — сказал Симолин и показал на лужицу крови на земле. — После этого убийца сбросил труп со склона, спрыгнул или упал с моста на крышу поезда и мгновенно погиб. Я имею в виду — предполагаемый убийца, — поправился Мика.

Труп лежал на склоне, начинавшемся сразу от края моста, почти вплотную к стальной сетке, ограждавшей пути. На забор повесили зеленое покрывало, чтобы закрыть тело от посторонних взглядов. Рядом с покойником стоял одетый в белый комбинезон криминалист Маннер.

— Туда уже можно? — спросил я.

Маннер глянул наверх:

— Ну проходи, раз уж ты здесь.

Я спустился, Симолин за мной, и в довольно неудобном положении устроился у ограды. Труп лежал на спине, частично скрытый в траве. С минуту я пытался сообразить, что же с ним произошло. Мужчина выглядел так, будто стал жертвой какого-то языческого ритуала: нос и уши отрезаны, лицо залито кровью.

Когда я начал работать полицейским, то сразу стал готовиться к первой встрече с трупом. Я учился смотреть, обходя взглядом самые страшные детали. Старался дышать через рот. Эти уловки помогали мне при посещении патологоанатомического отделения и ужасной галереи в музее криминалистики.

Знакомство с первым покойником прошло легко. Вечером под Новый год было очень холодно, но к ночи мороз стал отпускать, и посыпал снежок. Какой-то поздний гуляка наткнулся на труп, и дежурный отправил меня с напарником на место происшествия.

Покойник, сорокалетний мужчина, лежал под большим дубом, присыпанный снежной крупой, как будто натянул на себя чистейшее белое одеяло, и спал под шум ветра в ветвях. Ресницы и волосы были припудрены снегом.

Это выглядело почти красиво.

Позже мне пришлось встречаться с гораздо более страшными трупами, но я научился воспринимать смерть как часть своей работы и насилие как часть смерти.

Хотя лицо лежавшего на железнодорожной насыпи покойника и было обезображено, не вызывало сомнений, что передо мной молодой мужчина, иностранец. На нем были черные джинсы, серые кроссовки и черное кожаное полупальто. Шапочка «Адидас» сползла на затылок, во лбу на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга виднелись три небольших отверстия, дорожки вытекшей из них крови соединялись с кровавыми сгустками на лице.

Симолин натянул одноразовые перчатки, присел на корточки рядом с телом и направил указательный палец на пулевые отверстия:

— Двадцать второй?

— Похоже на то, — кивнул Маннер. — А это?

Он отвернул края куртки и показал на две колотые раны в груди.

— И еще одно пулевое отверстие в груди. Кто-то перестраховался.

Я подумал о том же.

— Когда поступило сообщение?

— В восемь пятнадцать, — ответил Симолин. — Сначала сказали о прыгнувшем под поезд мужчине, и это посчитали обычным самоубийством. Потом поступила информация о второй жертве. Между сообщениями прошло всего минут пять. Первой позвонила женщина, которая выгуливала собаку и обнаружила у нее в пасти человеческое ухо. Почти одновременно тело заметили из проходившего мимо поезда.

— Ты осмотрел карманы? — спросил я у Маннера.

— Да, ничего нет.

— Посмотри еще раз.

Маннер обследовал передние карманы тесных джинсов покойника, заглянул в задние. В кожаном полупальто были карманы по бокам и два внутренних.

В них тоже оказалось пусто.

— Ничего, кроме воздуха, — сказал Маннер.

— Должны были лежать хотя бы ключи.

— Ну это, во всяком случае, не ограбление.

— У каждого при себе хоть что-нибудь да есть… ключ, мобильник, билет, деньги.

— Когда трижды стреляют в голову и дважды бьют ножом в грудь, это явно указывает на намерение убить. Для ограбления достаточно угроз и удара палкой.

— А какой смысл отрезать нос и уши? — заметил я и вопросительно посмотрел на Симолина.

Я был совершенно уверен, что у Симолина уже есть готовая версия, как и у меня. Нужно только вытянуть ее из Симолина. Кроме того, умный начальник всегда сначала выслушает подчиненного.

— Это сделано, чтобы затруднить опознание. «Парк Горького»,[6]— предположил он. — Лицо жертвы изуродовали, чтобы ее не опознали.

— Довольно рискованно начинать кромсать труп в таком месте, — сказал я.

— Тогда еще не рассвело, — напомнил Маннер. — И вообще на это ушло всего несколько секунд… нос и уши отрезаны острым ножом или хозяйственными ножницами.

— Второе ухо и нос нашли?

— Пока нет.

— Но одно ухо осталось наверху, почему?

— Убийца мог занервничать и уронить его. В это время еще довольно темно, да и вообще в такой ситуации преступник не очень расположен искать ухо, хотя он, похоже, довольно хладнокровный тип. Нервы как у коровы, сказал бы мой тесть.

— Тогда где гильзы? Вряд ли он успел их собрать.

— Возможно, убийца использовал револьвер. Или их пока просто не нашли. И пули еще не обнаружены, грудь не успели обследовать металлоискателем. Гильзы двадцать второго калибра трудно найти в такой местности.

Бело-красный «Пендолино»[7]прошел под мостом на север. По соседнему пути навстречу проскользнула пригородная электричка. Я подождал, пока шум затих.

— Что еще известно?

Маннер оглянулся через плечо:

— Убитый пришел со стороны Тёёлёнлахти, то есть направлялся в сторону Каллио.

— Откуда ты знаешь? — спросил Симолин. Он был любознателен и всегда выспрашивал все до мелочей.

— На подошвах кроссовок жертвы нет песка. Дорожка в парке со стороны Каллио посыпана гранитной крошкой, перемешанной с песком, а с этой стороны от моста дорога заасфальтирована. Если ты пришел со стороны Каллио, то можешь посмотреть на свои ботинки. Мужчина, попавший под поезд, пришел с противоположной стороны. На подошвах его обуви остались и щебенка, и песок с дорожки парка.

— Откуда ты знаешь? — снова спросил Симолин.

— Может, ты не в курсе, но уже изобрели мобильный телефон. Сиймес осматривает труп с поезда. Мы только что переговорили друг с другом. Техника — великое дело, тебе не кажется?