Я сидел на бревне, медленно водил подушечками указательного и большого пальцев друг о друга, когда ко мне подошел Рут. Гопломах положил свою мозолистую ладонь на мое плечо.

– Ты сделал все, что мог, мы в полной безопасности за этими стенами! Красс в Риме, Лукулл на восточной границе Апулии! Я знаю, что все эти дни тебя тревожит наша судьба, но сейчас нам не о чем беспокоиться, брат! Совет подождет до завтра, а твой сон нет. Лагерь – надежное место, я не вижу причин его покидать.

– Как бы я хотел ошибаться, но это не так! Продолжим, – сухо ответил я.

Все четверо переглянулись. Наконец, видя, что я не намерен переносить совет, гладиаторы насторожились.

– Мы готовы слушать, даже если ты будешь говорить до самого утра! – пожал плечами Аниций, смирившийся, что ему не удастся доиграть брошенную игру и допить незаконченный кувшин с вином.

– Спартак, что-то произошло? – Рут, знавший меня лучше всех, нахмурился, забеспокоился.

Я выразительно посмотрел на гопломаха, тот коротко кивнул в ответ. Хорошее настроение, с которым Рут зашел в мою палатку, мигом улетучилось. Показалось, гопломах разом протрезвел. Наконец, гладиаторы справились с собственным любопытством. Они разместились на бревнах, все как один сложили руки на коленях, приготовились слушать. Надо сказать, дни, что мы стояли лагерем в устье Ауфида, пошли моим бойцам впрок. На высушенных жестокой холодной зимой лицах вновь появился здоровый блеск, затянулись раны на теле, отступили болячки. Возможность сообщения с италиками и римскими купцами из Канн обеспечила нас провиантом в достаточном количестве, чтобы быть сытыми и вернуть утраченные за зиму силы. Все это радовало и объясняло негативный настрой Рута, Тирна и остальных.

– Все очень просто, братья, – начал я. – Я просчитался, когда приказал разбивать на берегу реки лагерь! Лагеря не должно было быть! Все это время мы растрачивали силы впустую! Наш лагерь – недоразумение, – я развел руками.

Мои слова поставили гладиаторов в тупик. Рут принялся чесать макушку. Тирн положил руку на затылок. Аниций прочистил горло, а Лукор потупил взгляд. Первым сориентировался гопломах.

– Что произошло, Спартак? Почему ты так говоришь? – осторожно спросил он.

– Что изменилось? – удивился Тирн. – Мы что-то не знаем?

– Может я знаю меньше твоего, мёоезиец, но мне видится, что время в лагере пошло на пользу восстанию! И пойдет впредь! – сказал Лукор.

– Пойдет! Если в лагере не появится тысяча дармоедов, которые понятия не имеют о войне, а меч видели издалека! – презрительно фыркнул Аниций, полководец не собирался скрывать своего пренебрежения. – Считаешь, что мы не справимся сами?

Я уловил на лицах гладиаторов растерянность, смешанную с раздражением, даже злостью. Военачальники пытались уловить смысл сказанных мною слов, получалось едва ли.

– Сами? – я покачал головой. – За высокими стенами ваши мозги залило каннским вином, раз вы не желаете видеть дальше своего носа! Видели бы вы свои лица! Может быть, мне извиниться перед тобой Тирн? За то, что оторвал тебя от городской шлюхи? Или перед вами, Аниций, Лукор? Вам, наверное, хотелось закончить свою игру? Кстати, чей был ход? А?

– Спартак…

– Я знаю, как меня зовут, Рут, или ты хочешь попросить меня долить вина в свою чашу? – взорвался я.

– Не горячись, Спартак! Вернемся к обсуждению! – приподнял бровь на своем единственном целом глазе кельт Лукор.

Я отмахнулся, принялся мерить шагами палатку. Внутри меня все кипело. Захотелось съездить по физиономии кому-нибудь из гладиаторов, спустить пар, но я сдержался. Перекладывать вину с больной головы на здоровую было не в моих правилах. Ошибку допустил я, и груз ответственности следовало взвалить на свои плечи. Глупо винить кого-то в собственных промахах. Я несколько раз глубоко вздохнул, успокоился, наконец остановился.

– Мне не следовало говорить эти слова, – прошептал я.

Гладиаторы молчали.

– Останься все так, как есть, и у нас не будет ни единого шанса, в этом и заключается мой просчет… – выдохнул я.

– Мне казалось, что за крепкими стенами, за рвом и валом шансов в борьбе с римской тварью у нас больше, нежели на открытых равнинах и холмах? – озадаченно протянул Лукор. – Мы каждый день укрепляем лагерь, делаем все, чтобы сбить с римлян спесь, когда дело дойдет до сражения. Провались я на месте, если им придется по вкусу сражение у этих стен! Ты же предлагаешь покинуть лагерь и дать бой в лоб? Ха, я отдаю должное твоему гению, но римлян слишком много, чтобы принимать бой в поле, а стены лагеря уравняют наши шансы!

– Полагаешь, Лукулл сломя голову полезет на наши стены? – я насупился. – Не потому ли он тянет с маршем, что до мелочей просчитывает каждый последующий шаг?

– Много чести римлянину! Лукулл обделался, когда узнал, что Красс подошел к Риму со своими легионами. Теперь Лукулл ждет, кому достанется власть в Республике и как верный пес будет готов вылизать хозяину яйца, а сейчас стоит на задних лапках и машет хвостом! – отмахнулся Аниций.

– А ты не думал, что он ждет Красса? Чтобы ударить по нашему лагерю с двух сторон и просто перемолоть? – возразил я.

Аниций вздрогнул. Мысль не приходила в голову храброго воина и стала для него откровением.

– Красса? – прошептал он.

– Красса, – подтвердил я.

– Не думал, – честно ответил Аниций. Обдумывая мои слова, галл потупил взгляд.

В наш разговор вступил Рут.

– Предположения, Спартак! Объясни, чем нам помогут неумехи, самое время это сделать! – гопломах всплеснул руками. – Лучше, чем терять на них время, укрепим наш лагерь! Армия Лукулла в нескольких дневных переходах от нас, а Красс со своими легионами остановился у стен Рима!

Вновь поднялся галдеж. Гладиаторы перебивали друг друга, не давали высказаться.

– Рут! Тирн! Лукор! Аниций! – я врезал кулаком по столешнице, привлекая внимание военачальников.

– Что бы не надумал римлянин, пусть попробует взять наш лагерь, ничего не выйдет, – Аниций наморщил лоб, уставился на меня косыми от выпитого вина глазами. – Я со своими людьми костьми лягу, но захвачу не одного римлянина на тот свет, прежде чем паду сам, попомни мои слова, Спар…

Слова Аниция стали последней каплей. Короткий хук свалил Аниция на пол, я выхватил гладиус и приставил острое лезвие к шее гладиатора.

– Еще раз перебьешь меня, и я не посмотрю на твои былые заслуги, галл! – прошипел я, обводя взглядом присутствующих на совете. – Не потерплю самоуверенности, и если вы не вытащите ее из себя, за вас это сделаю я! Возражения? – я кивнул на выход. – Проваливайте, я никого не держу!

Разгром Скрофы под Брундизием и оставление флотилии Лукулла в дураках дали повод гладиаторам рассуждать о своем превосходстве над римлянами на всех фронтах. Самоуверенность играла с гладиаторами злую шутку. Они не боялись своего врага и утратили способность мыслить трезво. Это было той непростительной ошибкой, за которую мы все могли поплатиться очень дорогой ценой. С гладиаторов следовало сбить спесь, ведь римляне отнюдь не были мальчиками для битья. Уверенность ни в коем случае не должна была переходить в самоуверенность. Теми силами, что есть, мы не справимся с римлянами. Полководцам стоило принять этот факт и намотать себе на ус.