что с ней действительно связано и не связывать с ней того, что с ней не связано и не может быть связано».

При решении проблемы связи языка с историей говорящего на нем народа многие ученые совершенно безнадежно смешивают две разных проблемы: 1) вопрос об общественной обусловленности языка и 2) вопрос о связи явления языка с каким-либо конкретным общественным фактором. Языковой факт может быть общественно обусловлен, попросту говоря, он создан людьми, но в то же время этот же факт может не быть связан с каким-либо конкретным общественным фактором.

Хорошо известно, что одним из основных девизов структурной лингвистики является непротиворечивое, совершенно объективное и экономное описание фактов. Казалось бы, это настолько обычное и тривиальное требование, которое предъявляется к любому научному исследованию. Однако непротиворечивое описание фактов нельзя рассматривать как общий принцип марксистской теории познания. Дело в том, что под непротиворечивостью описания здесь понимают логическую непротиворечивость, соблюдение правил проведения определенных процедур и т.п. В определенных узких аспектах исследования соблюдение логической непротиворечивости описания вполне допустимо.

Однако марксистская теория требует, чтобы исследователь раскрывал также противоречия в изучаемом предмете, поскольку наряду с формально-логическими противоречиями существуют объективные противоречия, которые возникают закономерно, помимо воли и желания людей и называются диалектическими противоречиями. Диалектические противоречия нельзя отбросить, так как они характеризуют сущность изучаемого предмета или явления. Диалектические противоречия возникают в процессе познания объективно, независимо от воли и сознания людей. Этой методологической стороне исследования классики марксизма придавали огромное значение.

«В собственном смысле диалектика, – говорил Ленин, – есть изучение противоречия в самой сущности предметов»[7].

Произведенное Ф. де Соссюром разделение языка и речи некоторые лингвисты рассматривают как одно из крупнейших достижений современного языкознания, положившее начало его совершенно новой ориентации.

«Язык, – говорил Соссюр, – это клад, практикою речи отлагаемый во всех, кто принадлежит к одному общественному коллективу, это – грамматическая система, потенциально существующая в каждом мозгу или, лучше сказать, в мозгах целой совокупности индивидов, ибо язык не существует полностью ни в одном из них, он существует в полной мере лишь в массе… Наоборот, речь есть индивидуальный акт воли и понимания. Речь сумма всего, что говорят люди, и включает: а) индивидуальные комбинации, зависящие от воли говорящих, б) акты говорения, равным образом производимые, необходимые для выполнения этих комбинаций… Следовательно, в речи ничего нет коллективного: проявления ее – индивидуальны и мгновенны; здесь нет ничего, кроме суммы частных случаев… Разделяя язык и речь, мы тем самым отделяем: 1) социальное от индивидуального; 2) существенное от побочного и более или менее случайного»[8].

Нельзя сказать, что произведенное Соссюром разграничение языка и речи не содержит ничего противоречивого. С одной стороны, по определению Соссюра, язык является частью речевой деятельности, с другой – подчеркивается, что речь представляет собой только индивидуальное – в ней якобы нет ничего коллективного. Совершенно ясно, что если язык ингредиент речи, то в самой речи должен также содержаться элемент социального, общественного релевантного.

Если в речи нет ничего коллективного, то каким образом может стать социальным язык? При анализе этих противоречий неизбежно следует признать, что язык вплетен в речь, присутствует в каждом речевом акте. Если язык – система, то не может быть несистемной и речь. В противном случае люди не могли бы общаться. Тезис Соссюра о самостоятельном бытии языка и речи с точки зрения марксистского языкознания неправилен.

Было бы интересно выяснить, что вынудило Соссюра прийти к выводу о необходимости разделения языка и речи, тем более, что на этот вопрос нигде не дается достаточно членораздельного ответа. Соссюр и его сторонники обвиняли младограмматиков в атомистическом подходе к явлениям языка, которые рассматривались младограмматиками вне системы. Однако когда соссюрианцы столкнулись с конкретными фактами языка, то оказалось, что их не так-то легко привести в стройную систему. В связи с этим было бы полезно привести одно интересное высказывание Ш. Балли:

«В языке все взаимосвязано, однако было бы грубой ошибкой, если бы этот общий взгляд привел к представлению о языке как о симметричной и гармоничной конструкции. Стоит начать разбирать механизм, как тебя охватывает страх перед царящим в нем беспорядком, и ты спрашиваешь себя, каким образом могут столь перепутанные между собой системы колес производить согласованные движения»[9].

Интересно также в этом плане высказывание американского структуралиста В. Хёртля:

«Со времени Мейе и Соссюра принято считать язык системой. Но когда приступишь к рассмотрению отдельных форм в отдельных предложениях и ситуациях, постулируемая теорией системность предстает в виде серий необычайно противоречивых фактов»[10].

Выход из этого противоречия Хёртль видит в изучении иного, подлинно гармоничного мира, мира потенциальных знаков и денотатов. Истинную системность нужно искать в мыслительном конструкте, который мы называем языком[11]. Нам кажется, что Хёртль как нельзя лучше объяснил появление соссюровской дихотомии «язык и речь». Если языковая действительность не обнаруживает гармоничной системности, то лучше очистить ее от всей этой противоречивой скверны и представить подлинный объект науки в виде схемы предельно абстрагированных отношений между элементами языка. Такая схема будет обладать всеми достоинствами подлинной системы. Она будет стройна, непротиворечива и все элементы ее будут взаимно между собой связаны.

Таким образом, Соссюр перенес понятие системы в мыслительную сферу, в область чистых абстракций и конструктов, назвав эту абстрактную схему языком в отличие от речи. Отсюда понятно, почему, по мнению Соссюра, язык системен, а речь не системна. Язык системен, потому что Соссюр, оторвав его от действительности, превратил в абстрактную стройную и непротиворечивую схему, отвечающую всем требованиям строгой системности. Если конкретный речевой материал нельзя загнать в стройную систему, то, следовательно, речь несистемна. Объектом подлинной лингвистики, по Соссюру, может быть только язык, но не речь.

Но что же в таком случае представляет языковая система в действительности? Язык безусловно представляет систему, но эта система относится к категории естественных систем. Основная особенность этой системы состоит в том, что она создается стихийно. В языковой системе нет никакого предварительного плана. В ее создании участвует много планов, перекрещивание которых ведет к созданию избыточности, что создает впечатление отсутствия рациональной логичности. Несколько языковых средств могут выполнять по существу одну и ту же функцию, и один языковой элемент может иметь несколько функций. Естественная система может состоять из отдельных сфер, плохо между собой связанных, а иногда и совершенно не связанных. Отдельные участки в языке могут изолироваться. Естественная языковая система может включать в себя разные языковые типы. В языке могут действовать разные