слова другим словом при сохранении того же значения не изменяет смысла предложения. В древнегреческом языке предложение лошадь бежит могло звучать как ο ιππος τρεκει, а предложение вода течет имело форму το υδωρ ρει. В современном греческом языке эти предложения звучат иначе: το αλογο τρεχει и το νερο ρεει. Произошла как бы замена материала некоторых фигур, однако значение фразы осталось прежним.

Соссюр пришел к выводу, что субстанция и значение языковых единиц несущественны, и свел систему языка к мыслительному конструкту, где все было сведено к сетке отношений. Такой подход к явлениям языка нельзя назвать материалистическим. При элиминировании значения никакого подобия шахматной игры в языке не получается.

Маркс также хорошо понимал, что существуют явления, совершенно индифферентные по отношению к выражающей их субстанции, например меновая стоимость. Одна овца = 40 кг зерна, или 20 м холста, или двум топорам, или трем граммам золота. Однако он никогда не уподоблял язык меновой стоимости, потому что значение и субстанция в языке существенны, что в настоящее время признали сами структуралисты. Десемантизованный язык не может быть средством общения ни в каком случае. Человек может понимать речь только в том случае, если ему известно значение.

Идеалом многих представителей структурной лингвистики является превращение языкознания в точную науку, следствием чего явилось проявление особого внимания к логико-математическим методам исследования, повышенный интерес к логическим и вообще формальным аспектам языковедческого знания и предпочтение дедуктивных методов исследования, применяемых в математике, индуктивным методам, широко используемым в традиционной лингвистике.

Стремление заменить все методы математическими методами также не свидетельствует о хорошем знании предмета исследования. М.В. Мачавариани справедливо замечает:

«Математический аппарат сам по себе обладает достаточной точностью и надежностью, но вся суть в том, что для того, чтобы эти качества эффективно проявлялись, нужно точно определить сферу его применения, найти такую адекватную область, где работа аппарата имела бы смысл, давала конкретные результаты. Вся сложность заключается в том, что методы наиболее абстрактные и отвлеченные, применяются к живым, конкретным фактам языка. Поэтому эти методы стоит применять только в том случае, если в этом живом материале выделить такие стороны, найти такие характеристики, которые, с одной стороны, поддадутся обработке математическим аппаратом, а с другой – выявят сущность самого языка»[14].

Отсюда вытекает, что искусство применения логико-математических методов состоит не в механическом их пересаживании из области математики и логики в область языка, а в исследовании тех сторон языка, которые лучше всего допускают применение этих методов, в выяснении границ их применения.

Методом выделения какой-либо языковой единицы у структуралистов является метод противопоставления. Противопоставление согласных по твердости – мягкости является специфической чертой фонологической системы русского языка, однако согласные ж и ш в нем только твердые, а ч только мягкий (имеется в виду литературный русский язык). И хотя им нет соответствующих противопоставлений, можно ли сомневаться в том, что это – полноценные в русском языке фонемы?

Если в языке нет ничего кроме противопоставлений (оппозиций), то в жизни языка противопоставление должно было бы быть единственным фактором, обусловливающим происходящее в нем изменение в любой его области. В действительности же этого нет: изменения в языке могут порождаться самыми различными причинами, причем прямо противоположными противопоставлению, например, действием аналогии[15].

Для В. Гумбольдта и его последователей характерным является гипостазирование роли языка. Язык изображается как творец действительности, формирующий человеческое сознание. Слова не предполагают предметы как таковые, а упорядочивают многообразие предметов под определенным углом зрения. Язык сам создает окружающий мир. Различие языков есть различие самих взглядов на мир. Все это на первый взгляд выглядит очень соблазнительным. Слова и формы различных языков мира совершенно явно свидетельствуют о том, что окружающий человека мир в каждом языке членится по-разному.

Однако ни Гумбольдт, ни его последователи не могли материалистически понять сложных взаимоотношений между языком и мышлением. Они попросту отождествили язык с мышлением. Если языки различны, то отсюда они сделали вывод, что и мышление носителей разных языков также различно. Они не учли того, что в человеческом мышлении существует масса явлений, в известной степени нейтрализующих особенности отдельных национальных языков, как то: наличие целостных образов предметов, полученных в результате чувственного наблюдения. Понятия могут выражаться не только отдельными словами, но и сочетаниями слов. Использование так называемой комбинаторики позволяет выразить в случае необходимости все специфическое, имеющееся в другом языке.

Переходя к теме о пределах формализации, Р.А. Будагов, ссылаясь на выдающихся лингвистов разных стран, старается напомнить читателю, что развитые языки нашей эпохи являются не только средством коммуникации, средством передачи и чувств людей, живущих в обществе, но и средством выражения тончайших оттенков мыслей. Для иллюстрации этого положения приводятся два предложения: «Он закалывается кинжалом» и «Он убивается бандитом». В первом предложении существительное кинжалом имеет отчетливо выраженное значение (кинжал – орудие действия). Во втором предложении аналогичное по форме творительного падежа существительное бандитом не поддается, однако, инструментальному осмыслению: бандитом вопреки форме падежа, воспринимается как «действующее лицо», а не как «орудие действия».

«Грамматика, взаимодействуя с семантикой, разводит в разные стороны два предложения, в чисто формальном отношении совершенно идентичных»[16].

Во-первых, здесь непонятна фраза: «Грамматика, взаимодействуя с семантикой, разводит в разные стороны два предложения, в чисто формальном отношении совершенно идентичные». Чтобы развести в стороны эти два предложения, необходимо устранить некоторые понятийные взаимозависимости. Субъект действия и орудие действия не только различны, но и понятийно связаны. Оба они осуществляют действие, но только первый непосредственно, а второй опосредствованно. В сознании человека могут быть такие явления, когда представление о непосредственном субъекте действия и представление об орудии действия сливаются и образуют сложное представление, объединяющее и непосредственного производителя действия, и орудие действия. Именно такое слитное представление и лежит в основе предложения «Он убивается бандитом». В противном случае модели предложения такого типа в языке вообще были бы невозможны. Как же можно в таком случае заявлять, что форма творительного падежа бандитом не подвергается инструментальному осмыслению? Все это лишний раз свидетельствует о том, что при трактовке грамматических и семантических явлений не следует полностью абстрагироваться от явлений чисто психологических. Иначе объяснение языковых явлений будет носить ущербный характер.

Французский этнограф и философ Л. Леви-Брюль утверждал, что коллективные представления первобытных людей глубоко отличны от наших идей и понятий. Они не имеют логических черт и свойств[17]. Эта идея Леви-Брюля позднее была некритически усвоена Н.Я. Марром.

Можно допустить существование у первобытного человека магических приемов и всякого рода совершенно нелепых представлений. Однако они не имели решающего значения в