его жизненной борьбе за существование. Для того чтобы добыть огонь, убить зверя или наловить рыбы, построить жилище, изготовить орудие и т.п., человек должен был знать и использовать объективные законы окружающего мира. Без правильного, пусть даже научно неосознанного понимания этих законов первобытный человек вообще не мог бы существовать.

Грузинские лингвисты Т.В. Гамкрелидзе и Г.И. Мачавариани обнаружили, что все виды общекартвельского аблаута (кроме чередования е : i) находят параллели в индоевропейской системе чередования гласных. Г.И. Мачавариани предполагает, что эти сходства могли возникнуть в условиях тесного и длительного контакта между племенами, говорящими на картвельских и других индоевропейских диалектах[18]. Эта гипотеза лишена достаточного основания, так как ее автор не учитывает, что при контактировании языков такое явление, как аблаут, обычно не усваивается.

В так называемой философии логического атомизма мир рассматривается как совокупность атомарных фактов. Под атомарными фактами понимается простейшее положение вещей, представляющее собой соединение, конфигурацию простых объектов. Язык также раздроблен. Основным смысловым единицам языка – атомарным высказываниям соответствуют атомарные факты мира. В языке и мышлении существует единая внутренняя структура, соответствующая логической структуре мира.

Если создать логически совершенный язык, очищенный от противоречий, то он способен выполнить роль универсальной модели знания. Посредством простых логических операций из атомарных предложений строятся все остальные предложения. Нельзя сказать, что в этой теории нет зерна истины. Логическая структура языка действительно отражает структуру объективного мира и все же логический язык не может быть универсальной моделью знания. Некоторые наши философы справедливо замечают, что естественный язык не только именует конкретные предметы и путем сочетания имен воспроизводит их отношения, но описывает также различные конкретные и абстрактные свойства предметов, выражает глубокие внутренние зависимости явлений, процессов и т.д. Для отображения сложной, многогранной действительности и многообразной человеческой деятельности язык должен включать слова (понятия) разного типа.

В логике, конечно, можно изобрести «язык», состоящий лишь из имен и логических связок. Но это сугубо искусственное и крайне упрощенное построение, весьма далекое от богатой реальной действительности даже в сфере науки. И далее:

«Опытные данные никогда не используются в виде непосредственно зафиксированных в языке наблюдений. Они активно и критически перерабатываются мышлением, группируются вокруг какого-либо уже выбранного теоретического критерия. Процесс научного познания поэтому представляет собой непрерывную интеграцию опытных данных, их введение в систему внутренне связанных фактов, законов и принципов – теорию… Реальный процесс познания никогда не движется по жесткой схеме формально-логического анализа»[19].

Некоторые лингвисты и философы неоднократно высказывали мнение, что словесный знак выступает в языке как средство обобщения. Л.О. Резников утверждает, что

«знак является необходимым орудием всякого мыслительного абстрагирования, обобщения, идеализации. Знак есть могучее средство обобщения»[20].

Того же взгляда придерживается и В.З. Панфилов:

«Сама возможность абстрагирования и обобщения создается только благодаря тому, что материальная сторона языковых единиц (или элементов других знаковых систем) репрезентирует предметы того или иного ряда, с которым она не имеет какого-либо существенного подобия или сходства»[21].

По существу этот взгляд неверный. Здесь мертвой материи языкового знака приписывается обобщающая сила, когда фактически она является функцией человеческого мозга.

На самом деле словесный знак появляется тогда, когда обобщение уже совершилось в человеческом мозгу, причем это обобщение появляется уже в сфере чувственного познания.

«В нашей литературе, – замечает П.В. Копнин, – укоренилось представление, что в чувственном познании постигается только единичное, а мышление в понятиях отражает только общее. Но если бы чувственное познание ни в какой форме не давало знания общего, то и мышление, основывающееся только на данных чувств, никогда не могло бы познать общего. В действительности же чувственное познание отражает и единичное и общее в их связи»[22].

В современном зарубежном языкознании широко распространен взгляд, что значение есть функция знака и она обладает природой знака. Функция знака – указывать на объект. Эта точка зрения многими нашими лингвистами и философами рассматривается как идеалистическая. По их мнению, значение – это отражение[23].

Нетрудно заметить, что такая трактовка значения и сущности знака содержит определенные логические противоречия. Если мы определяем звуковую оболочку слова как знак в отличие от значения, которое не является знаком, то каким образом звуковая оболочка может выполнить функцию знака, т.е. указывать на какой-нибудь предмет и тем самым замещать его. Ведь без значения не может быть знака. Если значение отражение предмета, то почему оно существует параллельно с другим отражением. Отражение предмета в мозгу человека импликативно не связано с наличием значения. В голове первобытного человека доречевой стадии предметы и явления окружающего мира несомненно отражались, но никаких слов и значений тогда не было.

Далее, могло ли отражение само по себе соединиться с какой-либо звуковой оболочкой? Соединиться оно не могло само по себе, совершенно стихийным образом. Значит, критики этой теории, выступающие в роли материалистов, что-то недоучли. Они забыли простую вещь, что значение слова устанавливается человеком, а не представляет результат естественного отражения. Когда первобытный человек создавал слово береза, то до наименования этого дерева оно было уже в его голове отражено. Он создал по определенному признаку слово береза, и, соотнеся его с понятием береза, превратил это слово в указатель понятия. Курьезно здесь то, что критикуемые фактически стоят на более материалистической точке зрения, чем их критики. Боясь прийти к выводу о возможности мышления без языка, критики во что бы то ни стало хотят представить словесный знак как средство отражения действительности, хотя достаточно хорошо известно, что знак не обладает отражательной функцией.

Некоторые современные защитники Н.Я. Марра – В.И. Абаев, Р.А. Будагов, P.Р. Гельгардт, Ф.П. Филин и др. – утверждают, что хотя Марр и ошибался, но он совершенно правильно ставил проблемы, якобы, в полном соответствии с духом новой революционной эпохи[24]. Однако эти защитники Марра совершенно забывают ту простую истину, что сама правильная постановка проблемы и вопросов невозможна без правильного понимания самого предмета исследования. При плохом знании предмета и сама постановка вопроса может быть неправильной и совершенно необоснованной.

«Структура языка, – замечает Ю.Д. Дешериев, – порождение социального, продукт общества, речевой практики, результат использования органов звукопроизводства в социальных целях, в коммуникативной функции»[25].

Малосведущему читателю эта формулировка может показаться вполне марксистской. На самом деле она крайне узка и ограничена, так как она не учитывает массы факторов, среди которых немаловажную роль играют чисто биологические факторы.

Одно время в советском языкознании шел длительный спор о возможности чисто синхронного подхода к изучению языковых явлений,