Шрифт:
Интервал:
Закладка:
***
Мишель Луазон был поражен: сам Жозеф Жубер лично поднял свой зад, чтобы услышать то, что он хотел сказать. Он поставил его в известность о последних событиях.
— Сообщение, оставленное на компьютере, заставляет предположить, что Жюльен Фабр покончил с собой.
— Предположим, но вы сказали, что обнаружили нечто странное.
— Жюльен Фабр был дальнозорким, он использовал очки только для чтения и письма. Так вот, он был в очках, когда умер… А на пальцах у него были чернила.
— Чернила? И что тут такого?
— Его старая ручка текла. Я подарил ему новую. Мы встретились в конце дня, и когда мы расстались, у него были чистые руки. Я уверен, что Жюльен Фабр что-то написал перед смертью, и он хотел, чтобы я это знал, иначе он использовал бы свою новую ручку.
— Вы знаете, человек, который отдает себя в руки смерти, не всегда находится в своем уме. Возможно, он машинально вытащил старую ручку. Со мной такое часто случается, мы же привязаны к старым вещам, хотя они почти не используются.
— Наверное, вы правы!
— Допустим, он хотел что-то написать. Он взял ручку, надел очки и не нашел листок бумаги. Разве вы не говорили мне, что он сумасшедший пользователь, и что может быть естественнее, чем оставить сообщение на компьютере.
— Я чувствую себя нелепым. Не желаете ли что-нибудь выпить?
— С удовольствием. Так нам будет даже удобнее все хорошенько обдумать.
— Жюльен Фабр умер от двух выстрелов в висок. Почему два выстрела?
— По-моему, это часто бывает, когда в шоке палец второй раз нажимает на спусковой крючок. Вообще-то два выстрела подряд с совершенствованием стрелкового оружия — это вполне обычное дело.
— Но как объяснить, что он сказал мне, что находится у цели?
— Не знаю, будем искать. Вы уверены, что он говорил о каком-то деле?
— Нет. Уже несколько недель он не говорил мне об этом. Казалось, он признал себя побежденным. У него уже не было сил. И больше его ничто не интересовало.
— Короче, он был подавлен…
— Вы правы. Я был под очень сильным впечатлением, увидев его мертвым. Я, наверное, зря вас потревожил.
— Не волнуйтесь. Вы знаете мою репутацию. Я лично проработаю это дело, и если найдется хоть что-нибудь, то я обязательно буду об этом знать!
Вдруг у Мишеля Луазона в уме все прояснилось. Смерть Жюльена Фабра не останется необъяснимой. Жозеф Жубер найдет ключ, он уверен в себе. Он встал и предложил своему гостю записки Жюльена Фабра, которые у него находились.
— Почему бы не начать с этого? — сказал журналист. — Решение, несомненно, есть. Одолжите мне это досье, я его тщательно изучу.
***
Натали Луазон решила отвести детей к их отцу. Там они были бы в безопасности, нашли бы чистую одежду и свои замечательные вещи.
— Пойдем-пойдем, мама!
— Чёрт! Мы сделаем папе сюрприз!
Габриэль осторожно открыл дверь и молча проскользнул в прихожую в сопровождении своей маленькой сестры. Они были поражены, увидев в квартире одинокого незнакомца. В руке у него была тяжелая бронзовая статуэтка из гостиной, которую он поглаживал ладонью. Оба ребенка и их мать лишились дара речи.
Вдруг Мишель Луазон вышел из своего кабинета и воскликнул:
— Дети мои, но как это? Я пытался дозвониться до вас весь день, но линии были отрезаны.
Они радостно поцеловались. Детям было, о чем рассказать. Они объяснили, что доехали на фуникулере до «уровня 3000», а потом спустились оттуда на лыжах в соседнюю долину, а потом взяли машину до Шамбери…
— Хмм… Я не хотел бы вас больше беспокоить, — вмешался Жозеф Жубер, — поскольку произошло восстановление маленькой семьи…
— А-а! Извините, вот это досье, и если вы сможете что-то сделать…
— Рассчитывайте на меня.
— До свидания. Спасибо, что пришли. Я жду от вас вестей.
Когда журналист вышел, Натали не без любопытства спросила:
— Кто это был?
— Ты не узнала его, это Жозеф Жубер.
— Я не думала, что он такой маленький. А ты что, теперь и в политику лезешь?
Мишель успокоил ее и отправил детей в свои комнаты.
— Что-то серьезное?
— Жюльен Фабр мертв!
И Мишель Луазон подробно рассказал жене о происшествиях. Натали, у которой не наблюдалось большой симпатии к покойному, слушала внимательно.
— Знаешь, я немного ревновала. Как только он звонил, ты убегал. Я думаю, ему не нравилась наша пара, но он не заслуживал того, чтобы закончить вот так.
Мишель предложил Натали переночевать у него. Он хотел было предложить ей спальню, но она осталась тверда: они проездом, и она будет спать на диване в гостиной.
***
Мишель Луазон был счастлив. После этого суматошного дня знать, что Натали в его стенах, — это наполняло его приятной непринужденностью. Между ними наконец был зарыт топор войны. Они могли разговаривать друг с другом, как два цивилизованных существа, есть вместе за одним столом, с детьми, как нормальная семья. Может быть, именно смерть Жюльена Фабра дала событиям такой поворот? Луазон даже рассердился: как он мог позволить дружбе с соседом поставить свою пару в такое неловкое положение?
— Мишель, я могу войти?
Не дожидаясь ответа, она проскользнула в спальню, потом в кровать.
— В твоем доме холодно.
Предлог или нет, но Луазон был в восторге от того, как все обернулось. Он немного приблизился к Натали.
— Нет, послушай, Мишель. Я все размышляю над тем, что ты мне рассказал. Что-то тут не так. Когда мы вернулись домой с детьми, мы застали этого человека, журналиста, и у него был такой странный вид, словно его схватили с поличным.
— Что ты хочешь этим сказать?
— В руке у него была тяжелая бронзовая статуэтка… Странно. Ты этого не заметил, так как дети на тебя набросились, а вот я наблюдала за ним, потому что не знала, кто он такой, и я нашла его взгляд… виноватым.
— В каком это смысле?
— Тебе же известно, что я знаю досье Жюльена Фабра наизусть, так как слышала, как вы его обсуждали. А что, если виновник тут — Жозеф Жубер?
— Жубер??? Ты с ума сошла!
— А почему бы и нет? Он следил за расследованием шаг за шагом, в компании с Кристиной Меневаль. Разве у него нет репутации человека, который сам создает все события? После нескольких убийств он обманул ее и занял ее место. Ты знаешь продолжение: карьера, которой многие теперь завидуют. По стечению обстоятельств, о которых мы не знаем, Жюльен Фабр заподозрил его, заговорил с ним об этом и дал себя убить.
— Жюльен Фабр был гораздо хитрее.
— Но все-таки он был убит! Как и то,