ужас, и кое-кто тут же прибежал к нам поделиться угрозами со стороны братьев Кабриес, бывших лидеров рынка. И тогда, Морис, несмотря на твою простуду, прекрасно отлаженная машина французского правосудия, в которой мы с тобой — лишь два небольших, но весьма эффективных винтика, заработала на полную мощь…

— Уау!

— Я шучу… Все было, как обычно… Осведомители, слежка, обыски… Контроль компьютеров, прослушка…

— Отслеживание телефонных звонков…

— Это называется биллинг, Лямотт. Этот инструмент поиска позволяет найти интересующего нас человека практически со стопроцентной гарантией.

— Я знаю, шеф. Я также знаю, что такое геолокация и дактилоскопия. Хватит уже издеваться надо мной, я же не маленький мальчик.

— Ладно, ладно, малыш. Ты у нас — молодец. Но и без тебя мы сумели быстро накопать улики и доказательства, затрагивающие братьев Кабриес… Впрочем, это было не особенно-то и трудно. Потому что надо сказать про этих братьев, что хоть они и убивали с некоторым даже щегольством, но при этом не слишком скрывались. Например, они решили прикончить первую жертву, проехав по всей стране на катафалке. Вот она — человеческая самонадеянность! Это же автомобиль с обычным номерным знаком… А эта идея с кубом льда в форме гроба… Они, вот странные люди, просто разместили заказ в интернете.

— Ничего себе!

— Да, они вот так тупо нашли фирму, продающую программы для изготовления пластиковых форм с помощью 3D-принтера.

— Не слишком-то смекалисты оказались эти типы.

— Не слишком смекалисты, Лямотт, если ты это так называешь… Но, в любом случае, все хорошо, дивизионный комиссар Бельмар очень доволен, и ты уже тут. Похоже, с этой проклятой жарой даже самые необычные убийцы, то есть те, для поиска которых нас и держат на службе, не решаются выйти из своих апартаментов с кондиционерами. А знаешь-ка что?

— Что?

— А поеду-ка я завтра порыбачу на свой любимый пруд Больмон, в Мариньян, подышу чем-то иным, чем этот суп из плохо пахнущей спекшейся пыли.

— Вот как, удачной рыбной ловли! И вкусной вам ухи… И да, пока я не забыл, мне тут сообщили, когда я только пришёл, что какой-то тип был найден мёртвым возле стадиона Жорж-Каркассон…

— Чёрт побери! Похоже, плакали мои выходные…

Хитрый трюк

Полицейская машина, завывая сиреной, неслась по Эксу. Гаэль Траво, юноша лет семнадцати со вздернутым носом и широко открытыми чёрными южными глазами, одетый в камуфляжную куртку, чувствовал себя подавленным.

Было темно, и солнце должно было взойти не раньше, чем через час. Он был грязен, ему было холодно, а главное, он сидел рядом с полицейским да еще и с наручниками на запястьях. Полицейский, инспектор Годар, был парнем, похожим на бывшего боксёра, и это он взял его. Вот мерзавец! Гаэль с ненавистью подумал, что этот флик точно оставил все свои нейроны, предназначенные для приёма, обработки, хранения и передачи информации, где-то на ринге…

Чёртов флик! Так во Франции традиционно называют полицейских, и о происхождении этого слова французы спорят до сих пор. Оно точно появилось где-то в середине XIX века. Первоначально полицейские назывались «мухами», но потом, как утверждают филологи, французскую «муху» заменила нидерландская «fliege», затем превратившаяся во «flic». И уже много позже французы придумали, как расшифровывать слово «flic» — Fédération Légale des Idiots Casqués (в буквальном переводе — легальная федерация идиотов в касках).

В машине находились ещё двое полицейских. Водитель в форме и худощавый молодой парень, отзывавшийся на имя Лямотт. По мере того как они приближались к вокзалу, Гаэль Траво чувствовал, как нарастает напряжение. Слишком занятые продолжением их бессмысленной беседы, полицейские не заметили его беспокойства. А интересно, как бы они восприняли, если бы знали…

С пронзительным визгом тормозов машина резко остановилась прямо перед железнодорожным вокзалом. При других обстоятельствах это ребячество могло бы заставить Гаэля улыбнуться, но сейчас ему было уж точно не до этого.

Инспектор Годар в очередной раз грязно выругался: конвоировать пойманного преступника в Париж — это было не то, о чем он мечтал в эту ночь и в это раннее утро. Он схватил задержанного за воротник и прикрикнул:

— Вылезай живо, животное!

Инспектор Лямотт попытался успокоить его:

— Годар, оставь его. И брось ты, наконец, эту свою привычку относиться к заключенному как к зверю. До того момента, пока не будет доказана его вина, пока он не будет осужден, имело бы смысл рассматривать его как невиновного.

Высокий полицейский смерил коллегу презрительным взглядом, и Лямотт, на его фоне похожий даже не на недоучившегося студента, а на школьника, не стал настаивать.

Годар бесцеремонно вытолкнул пленника из машины. Жестокость, казалось, была его отличительной чертой. Лямотт тоже вышел и сделал знак водителю, который тотчас же уехал.

Втроём они вошли в обширный вестибюль вокзала. Гаэль Траво весь сжался, прямо-таки свернулся калачиком. В своей грязной одежде и в стальных браслетах, украшавших его запястья, он чувствовал себя крайне неловко. Он представлял себе устремлённые на него взгляды, наполненные упрёками. Он молился о том, чтобы провалиться под землю.

Инспектор Годар поднял голову, чтобы сориентироваться. Он быстро нашел нужный поезд на информационном табло. Тот уже ждал на вокзале, платформа № 2.

— Веселей, чёрт бы тебя побрал!

Полицейский толкнул юношу вперед. Они направились к лестнице, ведущей в подземный переход. Туннель выводил на платформы.

Дальше они шли, не разговаривая. Высоченный инспектор Годар с его тяжелой походкой, субтильный Лямотт и полный отчаяния юноша создавали своими ботинками синкопированный ритм, усиливавшийся узким туннелем. Гаэль Траво поднял голову: удовольствие от прогулки по знакомомым местам перевесило его отчаяние.

Тут ничего не изменилось. Когда он был ребенком, он приходил сюда играть. Вокзал с его перронами, уходящими поездами и пульсирующими световыми сигналами был прекрасным местом для приключений. Поначалу все старались прогнать этого слишком длинноволосого мальчишку с матовой кожей, предоставленного самому себе. Напрасно, пацан сопротивлялся и в конце концов победил. Он был добрым и сообразительным, и он заставил всех полюбить себя. Папаша Шаретт, начальник вокзала месье Келлерманн… Но его любимицей была Жюсифа Мальвуазен, работница привокзального буфета. Ему нравилось оказывать ей разные услуги, а она время от времени награждала его свежей выпечкой.

Гаэль Траво стиснул зубы. Несомненно, все эти люди следили за тем, что с ним происходило. Журналисты сумели сделать его известным. К сожалению, печально известным. О его сегодняшней доставке в Париж даже упоминалось в ежедневной газете.

Они добрались до еще пустынной платформы № 2. Разноцветные огни вокзала образовывали ореолы с неопределёнными очертаниями. Балки и другие металлические конструкции рисовали китайские тени на сером фоне туманной ночи. Поезд уже ждал,