в ученики не брал, хоть и ходили смельчаки, кликали около берёз. Та берёзка, что на яру, среди лета лист скинула. На село мор напал. Ушли люди с того места. Надёжа долго бродил в роще. Подойдёт, бывало, к дереву, потихоньку дёргает бересту и смотрит во все глаза — а ну как это Матрёна?

Так и не нашёл зазнобушку свою, бобылём[21] остался. Изделия его на всю округу славились, а картины так из больших городов купцы приезжали скупать. Говорят, большущих денег стоили! Ну, Надёжа шибко за деньгой не гнался, много раздавал тем, кто нуждался. Самому на хлеб, одёжку хватало и ладно! А в картинках всё больше девчоночку изображал, Матрёну свою, и берёзки, знамо дело, вокруг.

Роща, где Берёста дочку спрятал, нетронутой стоит. Нельзя там ни бересту брать, ни дерева рубить. Заповедное место!

А Надёжа учеников брал, да толку мало было. Побудет у него мальчонка неделю-другую и домой бежит. Надёжа токмо брови хмурит:

— Нет, — говорит, — никакого расположения у мальца к бересте!

Один лишь вроде бы и сумел перенять науку ту. Да недолго зажился! Задурила ему голову девчонка приезжая, потерял он мастерство, а с ним и жизнь свою. А Надёжа длинную жизнь прожил. Уж совсем белым стал, что лунь[22], а всё с берестой нянькался. Умер он в одночасье. Нашли в рощице, а рядом берёзка, ветром сломленная. Говорят, что это Матрёна. Не захотела, вишь, без дружка милого на белый свет любоваться. Вот оно как!

Нянюшка Лада

В деревнях-то кто детишек нянькает? Ну да, старшие в семье дети или старики. А не то берут бездетную женщину в годах. Недалече от нас деревушка стояла, проживала там семья большая. Большая-то большая, а за детями некому присмотреть! Вышло так, что в семье двое мальцов по четвёртому году и двойня по второму. Остальные все старше десяти лет, а стало быть, в работе нужные. По весне каждая пара рук на счету. Тут и присоветовали им взять няньку со стороны. Женщина в годах, но ещё не старая, на разговор бойкая и по дому всё спроворит.

Мефодий покумекал с супружницей Евдокией и пустили к себе в избу нянюшку. Имя у неё чудное выдалось — Зелёница. Может, и не имя, а прозвание такое. Мефодий о том не спрашивал. Ему что главное? Чтоб дети сыты были и под приглядом. То и ладно. Одно токмо в диковинку мужику помнилось — глаза у пришлой таки брызгали зеленью, ровно травка молодая проросла, и волос слегка отдавал зеленцой. Тут старшой сын возьми и брякни:

— Зелена зело[23]!

Все со смеху покатились и на разные лады повторять стали. Так и пристала к ней прозвание Зела, а после токмо так и кликали. Та улыбнулась, но ничего, не супротивничала.

— Каков твой интерес будет? — спрашивает хозяин её. — Какову выгоду ждёшь?

— Платье у меня имеется, — отвечает Зела, — в еде не обидишь, знаю, сказывали мне, что хозяин ты отменный.

Мефодию лестно, что в народе такая молва слывёт. Приосанился чуток. А нянюшка далее говорит:

— Одно у меня прошение будет. Каждое полнолуние отпускай меня на три дня родных помянуть. Сирота я, родных верно чту. Но о том никому не сказывай!

Мужик подивился, но слова поперёк не молвил. Мало ли у кого какая чудинка имеется! Сговорились на том. Зела всем пришлась по душе. Детям за то, что с утра до вечера могла сказки рассказывать. Хозяйке за то, что успевала и за детьми приглядеть, и в доме порядок навести, и вкусно накормить семью. Хозяину за то, что со всеми ладила и улыбалась так, что на сердце тепло становилось. Месяц быстро пролетел. Луна силу набрала. Тут и просит нянюшка уговор соблюсти, отпустить её на три дня. Мефодий не препятствует:

— Иди, милая. Три дня перебьёмся.

Та в минутку собралась и за ворота. А уж вечер! Мужик затылок почесал, задумался: «Куда ж она на ночь глядя? Не боязно ли? Однако Луна в силе, далеко видно, до любой деревушки мигом дойдёт!» И в избу пошёл. Жене поведал, что нянька на три дня в помин пошла. Та тоже ничего, родных помянуть — святое дело. Так и повелось — хороводится нянюшка с детками, по дому дела делает, а на три дня уходит отдыхать каждый месяц.

Лето отцвело, осень плоды раздала, зима пришла — передых дала: хоть и в каждую пору забот полон рот, а всё ж зимой полегче. Где свадебка, где гулянка, где вечёрка, а то посиделки — всё народ кучкуется, веселее так. Зимняя Луна растолстела, просится Зела, как обычно, уйти на три денька. Мефодий кивнуть кивнул, а самого интерес гложет — куда же ходит нянюшка? И ведь ни словом, ни полсловом ни разу не обмолвилась! Порешил он последить за нею. Сказано — сделано! Утайкой да приглядом пошёл за женщиной.

Тут сказать надо, что подгляд за женским полом ни к чему хорошему никогда не приводил. Потому как любая женщина в момент чует, что к ней недоверие. К тому же чутьё у них на взгляд имеется. Такая их натура!

Мефодий это знал, а всё ж соблазнился. Идёт Зела бойко, без огляду, дорога, вишь, не впервой хожена. До околицы[24] дошла и к лесу свернула. Прямиком по пороше[25], след хорошо виден. Мефодий за ней сразу не идёт, чтоб не приметила. Дождался, пока меж деревьев скрылась, и следом двинулся. А сам про себя думает: «Коли увидит, скажу, что опаску имел, волки, мол, близко! Не следил, а провожал!» Сам себя успокаивает. След в след за нянькой идёт, а он возьми и пропади. Вот был, а вот и нету! И так и этак мужик выглядывал, ничего не видать.

Повздыхал и назад побрёл. Долго шёл, а конца лесу нет. Что за дела? Никак леший водит! Глазами пошарил, вот он, след, ясно видимый. Идёт далее, а токмо лес всё гуще, дерева всё выше, и уж Луны не видать промеж веток. Устал Мефодий, себя корит за любопытство. Решил назад повернуть. Тут из-за дерева волчица вышла матёрая. Воздух втянула, зорко глянула на человека и коротко взвыла. У мужика при себе один нож. Достал, приладил в руку, к дереву прислонился, ждёт нападки. А зверина покрутилась, на