Взгляд Моркоу скользнул к веточке сирени и вернулся на лицо Ваймса.

— Ничего хорошего, сэр, — сказал он. — Еще один стражник убит.

Ваймс замер.

— Кто? — спросил он.

— Сержант Рукисила. Его нашли на улице Паточной Шахты. Опять дело рук Карцера.

Ваймс взглянул на часы. У них оставалось десять минут, чтобы добраться до дворца. Но вдруг время перестало что-либо значить.

Он сел за свой стол.

— Свидетели?

— На сей раз трое, сэр.

— Так много?

— Все — гномы. Сэр, Рукисила даже не был на службе. Закончил дежурство, зашел в лавку купить крысиный пирог и жареной картошки и наткнулся на Карцера. Этот гаденыш полоснул его ножом по горлу и скрылся. Вероятно, решил, что мы его выследили.

— Мы гоняемся за ним уже несколько недель! А он натыкается на беднягу Рукисилу, когда тот способен думать только о завтраке! Ангва идет по следу?

— Честно пыталась, сэр, — сказал Моркоу.

— Но?

— Но он… кто-то бросил анисовую бомбу на Саторской площади, мы думаем, это был Карцер. Почти чистое анисовое масло.

Ваймс вздохнул. Поразительно, с какой легкостью люди адаптируются. В Страже появился вервольф. Весть об этом мгновенно разнеслась по улицам, точнее, по темным переулкам. И чтобы выжить в обществе, где у закона вдруг обострился нюх, нарушителям пришлось срочно эволюционировать. И появились бомбы-вонючки. О, ничего особо драматичного, никаких спецэффектов. Надо было просто бросить на оживленном перекрестке пузырек с анисовым или мятным маслом, чтобы люди разнесли запах во все стороны. Это сотни, тысячи пересекающихся следов! Единственное, на что сержант Ангва была способна после такого, — это вернуться домой и свалиться в постель с жуткой головной болью.

Ваймс мрачно слушал, как Моркоу докладывает о том, кого он вызвал из отпуска, а кого перевел на две смены; стукачи уже стучат, доносчики доносят, наводчики наводят, нос по ветру, ухо к земле, мышь не прошмыгнет, не волнуйтесь, сэр. Но Ваймс слишком хорошо понимал, как мало от всего этого проку. Стражников по-прежнему чуть больше сотни, считая буфетчицу, а в городе — миллион с лишним жителей и миллиард мест, где можно спрятаться. Анк-Морпорк — одна большая нора. А этот Карцер — настоящее бедствие, сущий кошмар.

Ваймс давно привык к придуркам всех мастей, которые живут себе вполне по-человечески, но в один прекрасный день вдруг слетают с катушек и бьют кого-нибудь кочергой по голове за то, что тот слишком громко высморкался. Но Карцер был не из таких. Он страдал раздвоением личности, причем его личности, вместо того чтобы постоянно ссориться, просто соревновались. Демоны сидели на обоих его плечах, подзуживая и подкалывая друг дружку.

И вместе с тем… Карцер постоянно улыбался — веселой такой, непринужденной улыбочкой. Он обладал наглостью пройдохи, толкающего золотые часы, которые позеленеют буквально через неделю. Выглядел так, словно был убежден, совершенно убежден в том, что не совершил и не совершает ничего плохого. Стоял после бойни, руки в крови по локоть, карманы битком набиты украденными драгоценностями, а на лице — оскорбленная невинность: «Кто? Я? А что я такого сделал?»

И ты ему верил — верил, если не догадывался заглянуть поглубже в эти нахальные смеющиеся глаза. Ведь оттуда, из самой глубины, на тебя смотрели демоны.

Но было бы ошибкой вглядываться в его глаза слишком долго: стоит лишь на секунду выпустить из виду руки Карцера, как в следующий миг в одной из этих рук появится нож.

Обычному стражнику такой тип не по зубам. Обычный стражник думает, что преступник, оказавшись в численном меньшинстве, сдастся, попытается договориться или, по крайней мере, перестанет двигаться. Большинство стражников не ожидают, что кто-то может убить из-за каких-то пятидолларовых часов. (Вот если бы это были стодолларовые часы — совсем другое дело. В конце концов, это же Анк-Морпорк.)

— Рукисила был женат?

— Нет, сэр. Жил на улице Новых Сапожников с родителями.

«С родителями, — подумал Ваймс. — Совсем плохо».

— Им уже сообщили? — спросил он. — Только не говори, что это сделал Шнобби. Не хватало еще, чтобы он опять устроил безобразие вроде: «Спорю на доллар, ты вдова Джексона!»

— Я сам посетил их, сэр. Как только узнал о случившемся.

— Спасибо. И как они встретили новость? Скверно, да?

— Они встретили ее… серьезно, сэр.

Ваймс застонал. Он как наяву видел их лица.

— Я напишу им официальное письмо, — сказал Ваймс, открывая ящик стола. — Попроси кого-нибудь доставить его, хорошо? Пусть передаст, что чуть позже я зайду лично. Может, сейчас не время… — Хотя нет, они же гномы, а для гномов разговор о деньгах всегда уместен. — В общем, передай, что о пенсии мы позаботимся. И обо всем прочем. Он погиб при исполнении служебных обязанностей. Ну, почти. Значит, будет прибавка. Да, так и сделаем. — Он порылся в ящиках. — А где его дело?

— Здесь, сэр, — ответил Моркоу, ловким движением передавая папку. — Сэр, в десять мы должны быть во дворце. Заседание Комитета по делам Стражи… но я уверен, что нас поймут, — добавил он, увидев выражение лица Ваймса. — Я достану вещи из шкафчика Рукисилы, сэр, наверное, ребята сбросятся на цветы и все остальное…

Потом Моркоу вышел, и Ваймс склонился над фирменным бланком. Затем в ярости отшвырнул перо. Личное дело! Все-таки придется залезть в личное дело! В последнее время стражников стало так много…

«Сбросятся на цветы. И на гроб. О своих надо заботиться, как когда-то, давным-давно, говаривал сержант Дикинс…»

Ваймс плохо ладил со словами, особенно на бумаге, но, несколько раз заглянув в дело, чтобы освежить память, постарался написать только самое лучшее.

Все слова были добрыми и более или менее правильными. Но на самом деле Рукисила был просто порядочным гномом, зарабатывавшим на жизнь службой в Страже. Он решил стать стражником потому, что в последнее время это была многообещающая работа. Неплохое жалованье, приличная пенсия, замечательное медицинское обслуживание (если у тебя, конечно, хватало мужества спуститься к Игорю в подвал), а примерно через год, поднабравшись опыта, анк-морпоркский стражник мог отправиться в любой город на равнине, вступить в тамошнюю Стражу и сразу получить повышение по службе. Такое случалось постоянно. Их называли сэмми — даже в городах, где слыхом не слыхивали о Сэмюеле Ваймсе. Ваймс немного гордился этим. Сэмми — это стражники, которые умели думать, не шевеля губами, которые не брали взяток, по крайней мере крупных, только в виде пива и пончиков, а такого рода взятки даже сам Ваймс считал смазкой, помогающей колесам лучше крутиться. Сэмми — это стражники, которым можно доверять. В разумных пределах, конечно.

Громовой топот сообщил о том, что сержант Детрит привел последних новобранцев с утренней пробежки. До Ваймса донеслась песня, которой их обучил Детрит. Каким-то образом сразу становилось понятно, что сочинил ее именно тролль.