Из церкви ты выходишь воодушевленной. Теперь ты знаешь, что должна делать, и это придает тебе сил. Пастор стоит в дверях, обмениваясь рукопожатиями с прихожанами. Снаружи ярко светит солнце, но лучи его останавливаются на пороге, не проникая в неф, куда через витражное окно пробиваются лишь искорки света, рисуя ромбовидные узоры на темном деревянном полу. Священник пожимает руку твоей двоюродной бабке.

– Рад вас видеть, миссис Мартин, – говорит он.

– Такая проникновенная речь! – отвечает она.

– А это еще кто у нас?..

Она представляет тебя. На всякий случай объясняет, что ты живешь у нее по необходимости, что это ненадолго, только пока лечится твоя мать. И тебе не совсем понятно, почему она делает упор на эту кратковременность твоего пребывания в ее доме – то ли потому, что нечто в тебе ее смущает, то ли потому, что она умышленно умаляет свое милосердие. Пастор берет твою руку в свои в знак приветствия. Ты вся заливаешься румянцем от смущения, и жар пронзает тебя до пяток. Тебе кажется, что он догадался о твоем желании обнажиться и даже увидел тебя голой, словно просветил насквозь своей силой, подобной рентгеновским лучам. Тебе остается только (помня о сказанном миссис Мартин) потупить глаза и смотреть вниз, себе под ноги.

Миссис Мартин улыбается священнику и кладет руку тебе на плечо, сжимая его с той же силой, что и Бадди несколькими днями ранее. Она обращается к тебе, но смотрит прямо на пастора:

– Не хочешь ли сказать что-нибудь, дорогая?

На ум ничего не приходит. Ты подыскиваешь слова, словно дар речи – это нечто совершенно для тебя новое; они оба ждут. Она вновь сжимает тебе плечо, и ты машинально выдавливаешь из себя:

– Спасибо.

– Я помолюсь о твоей матери, – говорит он, – но, надеюсь, ты сама будешь управлять жизнью, честно и верно… Помни, что сила Господа будет поддерживать тебя до тех пор, пока ты живешь праведно. – Он поворачивается к твоей двоюродной бабке. – Да благословит вас Бог, миссис Мартин. Продолжайте распространять слово Божие и живите по нему.

– Аминь, – говорит она. – Аминь.

На обратном пути все молчат. Ты смотришь на фруктовые сады за окном, думая о том, как лучше всего сказать ей о Бадди. Ты собираешься сделать это сразу же по возвращении, пока Бадди и его матери нет дома, а миссис Мартин пребывает на пике своего благочестия. От всех этих мыслей у тебя немного пересыхает во рту, и голова идет кругом. Но за тобой – сила Господа! И ты должна иметь чистые руки и непорочное сердце.

Сначала она закатывает тебе пощечину. Затем говорит, что ты омерзительна и она не потерпит подобных разговоров в своем доме. Возможно, ты и говоришь подобным образом со своей матерью, но только не в ее доме. Ты стоишь посреди гостиной, у тебя горит лицо и дрожат губы. Она расхаживает вокруг тебя, то смыкая, то размыкая руки, и ты слышишь ее дыхание так, словно сама сидишь где-то в глубине ее легких. Потом она, громко топая, уходит в кухню, но почти тут же возвращается и снова ходит кругами. Делает три круга. Ты едва стоишь на ногах, но не падаешь, потому что слишком легкая. И ты делаешь все, что в твоих силах, чтобы стать невидимой (сжимаешь кулаки, зажмуриваешься, собираешь всю свою волю), но когда смотришь вниз, то видишь свои пальцы, вцепившиеся в манжету платья, которое она на тебя напялила. А потом она исчезает в своей спальне. Ты остаешься одна в гостиной. (Быть может, впервые ты одна где-то еще в этом доме, помимо своей комнаты?) На какое-то мгновение ты расслабляешься, опускаешь плечи. В голове проясняется. Ты делаешь глубокий вдох, и вместе с ним к тебе возвращается немного жизни. Все будет в порядке. Шок уже прошел. Ты говоришь себе это снова и снова. Но тут ты слышишь шаги из спальни. Половицы не просто поскрипывают – они стонут и чуть ли не трещат. Ты вновь устремляешь взгляд в пол. Не смеешь смотреть на нее. Надеешься, что она пройдет мимо. Но она опять начинает расхаживать вокруг тебя. Кружит и кружит. Наконец, останавливается у тебя за спиной. Что-то бормочет. Снова и снова. Какое-то заклинание. Сначала смысл слов до тебя не доходит. Но она повторяет их раз за разом, ты улавливаешь ритм, а вместе с ним и смысл: «Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный… Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный… Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный… Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный…» Вскоре и ты уже мысленно проговариваешь все это, словно нет во всей вселенной других звуков, и слова эти мало-помалу теряют для тебя свой смысл… От первого удара ты падаешь на колени. Поперек спины… между лопаток… Это что-то тяжелое, вроде трости, свистящей у тебя над ухом при каждом взмахе руки. Ты вся напрягаешься, сжимаешься. Готовишься к новому удару. Ты хочешь сказать «нет». Хочешь сказать хоть что-то. Но голос пропал. Внутри тебя нет слов. «Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный… Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный… Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный…» Она не останавливается. Даже чтобы перевести дыхание. И трость обрушивается на тебя снова и снова. Но ты падаешь только после четвертого удара. И пока ты лежишь так, а она хлещет тебя по всей спине, ты думаешь лишь о том, чтобы уползти отсюда, забраться в свой чемодан, каким-нибудь чудесным образом запереться в нем, прижаться к Кларку Гейблу и вместе с ним улететь в другую жизнь, откуда все пережитое выглядело бы просто прискорбной историей.

На старом авиационном заводе Timm Aircraft в аэропорту Метрополитан актер Реджинальд Денни создал компанию по продаже радиоуправляемых авиамоделей. В начале тридцатых годов двадцатого века, находясь на пике актерской карьеры, Денни, во время Первой мировой войны служивший наблюдателем-стрелком в британской Королевской авиации сухопутных войск, открыл на Голливудском бульваре магазин по продаже радиоуправляемых моделей для хобби, изначально называвшийся Reginald Denny Enterprises, но вскоре преобразованный в «Radioplan Company». Наиболее привлекательным активом компании являлся радиоуправляемый самолет, который Денни и его команда выпускали под маркой Dennymite. Несколько модифицированный в 1938 году самолет Денни привлек интерес американской армии: там полагали, что дешевые радиоуправляемые модели будут весьма полезны для обучения расчетов зенитной артиллерии. Теперь Денни производит радиоуправляемые самолеты OQ-2. Сотнями. Находящийся в Ван-Найсе, примерно в двадцати милях от Лос-Анджелеса, аэропорт Метрополитан представляет собой окруженный сельхозугодьями промышленный центр. Некогда аэропорт для «звезд», позднее резервный звуковой киносъемочный павильон, Метрополитан в 1942 году был куплен военными, и хотя многие из его помещений были переоборудованы в производственные цеха для нужд оборонной промышленности, в некоторых все еще проходили съемки. В одном конце аэропорта изготавливались самолеты, в другом снимались сцены из «Касабланки». Сейчас, в середине сороковых, производство в полном разгаре. Гражданские рабочие, главным образом женщины, для нас так и оставшиеся безымянными, заняты чрезвычайно важным для страны делом. Мы изготавливаем «дроны» – радиоуправляемые самолеты. Замеряем бальзу[1]. Режем. Собираем и склеиваем. Одни окрашивают детали. Натягивают брезент на каркас. Другие делают миниатюрные парашюты, которые затем убираются в фюзеляж. Третьи следят за качеством производимой продукции.