Он никогда не сражался всерьез – занятия и стычки в коридорах университета с такими же школярами не в счет. Он никогда не сражался с тем, кто убивает тусветных тварей и чья жизнь зависит именно от умения плести нити мира в полную силу.

Сапоги шагнули в сторону – кажется, даже неторопливо. Пламя пронеслось мимо, рассыпалось безвредными искрами. Перед лицом промелькнула рука, стянула ворот, вздернула на ноги.

– Оно того стоило? – поинтересовался чистильщик.

Закричала Мара, бросилась – глупо повиснув на плече чистильщика, словно разом забыла все плетения. Тот даже не глянул в ее сторону, пальцем не пошевелил – а девушку отнесло, швырнуло на пол.

– Так стоило оно того, чтобы умирать?

«Нет!» – кричало что-то внутри. Что угодно, только не…

– Да! – выплюнул Эрик.

Потянулся к Дару последним отчаянным усилием, но чистильщик оборвал нити еще до того, как те успели сплестись. Потом невидимая рука сжала сердце, оно затрепыхалось пойманной птицей, Эрик захрипел, задыхаясь, и мир исчез.

Он открыл глаза, медленно сел. Темнота перед глазами постепенно рассеивалась, сердце вело себя прилично, и можно было дышать, только трясло от запоздалого страха. Мара, рыдая, обняла, уткнулась в плечо. Трактир опустел, хотя на улице вокруг гудел народ, деловито куда-то спешил, старательно не обращая на них внимания. Одаренные сцепились, бывает, редко, но бывает. И как бы вот эти, что едва живы остались, сейчас не решили зло сорвать на тех, кто не вовремя оказался рядом и видел…

– Чем-то помочь, господин?

Лицо трактирщика отчетливо отливало зеленью, но не сбежал, надо же.

– Где… – просипел Эрик.

– Ушли… – всхлипнула Мара. – Бросили хозяину золотой, развернулись и ушли.

Эрик погладил ее по волосам, все еще не понимая, на каком он свете.

– Погуляли, значит…

– Прости! – снова всхлипнула она.

Он покачал головой:

– Ты тут ни при чем. Ему нужен был повод.

Эрик вздохнул, поежился от пробежавшего по хребту холода. Вот, значит, как это бывает, когда смерть проходит в полушаге.

Мара продолжала рыдать, вцепившись в него:

– Он остановил сердце. Я думала…

– Запустила ведь?

Она закивала, все еще прижимаясь к нему лицом.

– Тебя не тронули?

– Нет. – Мара наконец оторвалась от него, заглянула в глаза. – Но я так испугалась…

– Я тоже, – хмыкнул он.

Медленно поднялся, оглядываясь. Просто ушли, значит… Снова затрясло – теперь уже не от страха, а от пережитого унижения. Спалить бы этот трактир к тусветным тварям, чтобы не напоминал. Эрик поднял ладонь, на которой заплясал огонек. Стряхнуть, точно воду с только что мытых рук, и полыхнет так, что ничем не потушишь.

– Господин… – просипел трактирщик.

Эрик оглядел съежившуюся фигуру, перекошенное от страха лицо:

– В доме есть кто-нибудь, кроме тебя? Семья, дети?

Трактирщик мотнул головой:

– На улице бегают. Не губи…

– Уходи. Если не хочешь сгореть вместе с…

Тот заскулил, обхватив руками колени одаренного и что-то бессвязно лепеча. Что-то про семью, которая по миру пойдет. Врет. За золотой, который ему сегодня бросили чистильщики, мастер-каменщик будет полгода работать от рассвета до заката. Да наверняка и еще успел в кубышке припрятать. Не сдохнут.

Впрочем, какое ему, Эрику, до этого дело? Пнуть от души, чтобы отлетел, а потом сбросить с руки огонь, и пусть горит со своим добром, если хочет. Сам выбрал.

– Уйди, – повторил он. – Эти стены не дороже жизни.

Трактирщик отчаянно замотал головой, так и не разжимая рук. Всхлипнул. По лицу покатились слезы. Эрик долго смотрел на него сверху вниз. Ему ни разу еще не приходилось убивать.

– Поди прочь. – Он сжал кулак, гася огонь.

Тот отполз на коленях, сбивчиво благодаря. Эрика снова передернуло. Он порылся в кошеле: золотых не водилось, и нескоро еще заведутся, но серебряк найдется.

– За беспокойство. – Он бросил монету трактирщику. Обернулся к Маре, мотнул головой. – Пойдем домой.

Нагулялись.

Когда перестанет трясти, надо зайти к профессору Стейну и записаться на боевой курс. Зря он считал его уделом тех, кто не умеет пользоваться головой и словами. Как раз будет чем заняться после защиты.

Внутри было удивительно мерзко.

Выбрать время и дойти до профессора Стейна удалось лишь накануне защиты. Хотя, казалось бы, чего там особо идти: поднимись на верхний этаж университета в зал для боев да постучись в дверь. Если профессор не у себя, значит, гоняет группу где-то на улице.

Два года назад Стейн сам предлагал Эрику заниматься, а в перспективе защищать магистерскую по боевым плетениям. Тогда он отказался, и сейчас при одной мысли о том, что придется объяснять, с чего вдруг переменил решение, становилось тошно. В прямом смысле: мутило и слабели колени.

Однако профессор, вопреки ожиданиям, расспрашивать не стал, сказал лишь: «Группу уже не догонишь, приходи после защиты: составим расписание на ближайшие месяцы, а потом видно будет. Может, все же уедешь». Эрик помотал головой: уезжать расхотелось, расхотелось вообще выбираться из университетских стен. Глупая и постыдная слабость, с которой рано или поздно придется справляться, но пока хватало и других дел.

Выйдя из кабинета, Эрик едва не столкнулся с наставником. Человека, что шел рядом с профессором Лейвом, он узнал не сразу. Без темно-зеленого плаща, в синем шитом серебром дублете тот походил на одного из благородных, что часто заглядывали в университет. Особенно незадолго до выпуска: присматривали среди будущих магистров целителя или алхимика, а может, человека в личную дружину.

И выражение лица у чистильщика сейчас было совсем другим: благожелательно-заинтересованным, словно он действительно наслаждался беседой. Он перехватил взгляд Эрика, едва заметно улыбнулся. Коротко поклонился: так приветствуют случайных знакомых. Эрик поклонился в ответ: как бы ни хотелось исчезнуть, пренебрегать приличиями в присутствии наставника не стоило.

– Вы знакомы? – удивился профессор.

– Мы не представлены, – сказал чистильщик, – но довелось переброситься парой слов на ярмарке.

– Тогда позволь тебе представить. Эрик, мой диссертант.

– Рад знакомству, – кивнул чистильщик.