Юля глаз снова прикрыла и минуты через две едва не подпрыгнула, потому что Степа как закричит:

— Через два, я сказал!

Она завозилась. Хотела приоткрыть глаза, но услышала характерный звук, сопровождающий закрытие его телефонного аппарата, и решила не напрягаться. Разговор был окончен. И вот потом уже уснула достаточно крепко. А перед этим…

Она не спала! Она слышала! Степан с кем-то говорил на повышенных тонах. Правильнее — слушал, а потом уже говорил. И слушал гораздо дольше, чем говорил. Чего тут скрывать?! Она же не дура.

— Я и не говорил, что ты дура, милая, — Степан делано рассмеялся. — Я сказал, что никакого телефонного разговора не было, тебе это приснилось. Хочешь, посмотри во входящих звонках, там ничего нет.

Проверять его? Проверять его искренность?! Да как можно! Она же… Она же верит ему, любит его, дорожит им и еще много, много чего, чему еще не успели дать названия, но что иногда душит ее просто до слез умиления. И вот, имея на руках такой разворот козырных чувств к своему мужу, она должна его проверять?

Нет! Это противно.

— Не сердись. — Она поймала ладонью его напряженный затылок и легонько погладила пальцами. — Может, и правда приснилось. Ты прости. Дорога… Так утомительно. Прости?

— Все в порядке, — он передернулся. — От твоих пальцев у меня по спине мурашки.

— Это хорошо или плохо?

— Это отвлекает. — Он покосился на нее со значением. — Так я останавливаюсь у первого мотеля?

— Давай…

Невзирая на ее предвзятое отношение ко всякого рода придорожным ночлежкам и харчевням, как она это привыкла называть, мотель «Добрый сон» оказался весьма и весьма приличным местом. Двухэтажный деревянный сруб с впечатанными в бревна пластиковыми окнами. В каждом номере кондиционеры, крохотный, на двадцать посадочных мест, ресторанчик на первом этаже, окнами во двор. И три огромных пса, вяло несущих свою вахту по всему периметру.

До ступенек мотеля «Добрый сон» Юля шла мелкими шажками, вцепившись в локоть Степана так, что тот болезненно захныкал через минуту.

— Ты мне так кости переломаешь, милая.

— Ну, собаки же, Степ! — прошептала она зловеще, боясь даже коситься в их сторону. — Непривязанные!

— Если не привязаны, значит, не представляют опасности, — начал рассуждать логически ее самый умный на свете муж. — Разве стал бы хозяин мотеля так рисковать постояльцами? Нет, конечно. А если они не опасны, то и бояться их нечего, дорогая. Отпусти мою руку, больно же!

Руки она не выпустила до самых дверей, но хватку ослабила. И вздохнула спокойно, только когда за ними закрылась дверь их номера.

— А тут миленько, — признала Юля, оглядевшись. — Чисто и со вкусом.

Чисто было до стерильности. Плитка в ванной комнате тоненько взвизгнула, когда она с силой провела по ней пальцем, пытаясь отыскать характерную слизь. Полотенца, постельное белье все в упаковках с еще не оторванными ценниками. Она могла бы, конечно, придраться, что, мол, все это надлежит пропустить через утюг. Что негигиенично, но…

Но предпочтительнее было самолично вскрыть фабричную упаковку, чем догадываться, кто еще мог коснуться этого белья руками.

Степан принял душ первым. Она не стала спорить. Человек почти десять часов провел за рулем, устал, значит, заслужил. В общем, она уступила. И подушку под его влажной после душа головой взбила повыше, когда он упал со стоном на кровать.

— Отдыхай, я сейчас, — пообещала она, обцеловывая любимое лицо.

Торопливо намыливалась, торопливо чередовала по привычке воду, так же спешила, высушивая волосы. Вышла из душа, а Степана нет. Растерянно заморгав его влажному оттиску на свежезастеленной кровати, она как идиотка даже к шкафу ринулась. Будто Степан совсем из ума выжил и вдруг решил поиграть с ней в прятки.

Конечно, в шкафу никого не оказалось, две их дорожные сумки не в счет. И под кроватью ее муж не прятался тоже, не нужно было даже нагибаться. Нагнулась, честное слово, мозги от жары распарило!

Нет, ну куда же он мог подеваться с такой-то усталости?! Ведь едва ноги волочил, выбираясь из душевой комнаты, а тут вдруг…

Совершенно неожиданно Юлю охватило незнакомое прежде чувство странного беспокойства. Нельзя было даже сказать, что она начала беспокоиться за Степана. Не иголка, в конце концов, найдется. Может, в ресторан пошел, сделать заказ. Может, воздухом вышел подышать на балкон, опоясывающий здание чугунными низкими перильцами. Ну, нравится человеку дышать знойным спертым воздухом, кто против. Нет, не отсутствие Степана вызвало у Юли смутное беспокойство. Что-то еще… Что-то другое…

Как-то неуютно сделалось мгновенно, до мурашек под лопатками, от этого противного чувства. Будто ветром ледяным повеяло, будто солнце кто спрятал за огромной черной тучей, и дождевые капли будто намочили шею под воротником. Вот как ей сделалось от того, что Степана не оказалось там, где он должен был быть определенно. Ведь в их общей с ним жизни все было так… Так размеренно, так спокойно, мирно, счастливо и безмятежно. И главное — системно! Каждая вещь, каждое действо знали свое место и время.

Утро начиналось с едва слышного звонка кофеварки. Степан всегда программировал ее с вечера, чтобы, не успев открыть как следует глаза, тут же хлебнуть из крохотной глиняной чашечки. Он выпивал сам, потом тащил кофе ей в постель. Если Юля изъявляла желания пробудиться в половине восьмого утра, то кофе не оставался остывать на тумбочке. Потом Степан уезжал на службу. А она, выбравшись из кровати, начинала свой день.

Час уходил на то, чтобы привести себя в порядок и подготовиться к приходу детей. Они приходили. Она вела их к Степану в кабинет, где они занимались за огромным Т-образным столом. В перерыве она поила учеников чаем, соком, кофе, в зависимости их пожеланий. Угощала пирожными, кексами, печеньем. Потом провожала детей и начинала готовиться к ужину, а потом к обеду. Двое ее подопечных учились в школе в первую смену и приходили после обеда. Двое других занимались во вторую смену, а к ней заявлялись с утра.

Все ее приготовления к обеду или ужину заключались в том, что она шла на кухню, усаживалась на стул возле окна и с интересом наблюдала за тем, как хлопочет возле плиты Мария Ивановна. Она не надоедала домработнице вопросами, разговорами, молча грызла морковку либо капустный листик и с упоением смотрела на ловкие руки своей помощницы.

Потом Мария Ивановна, приготовив либо обед, либо ужин, уходила. А Юля начинала сервировать стол либо к обеду, либо к ужину. Их домработница жила в доме по соседству, и такой вот график — пришла-ушла — ее вполне устраивал. Ее работодателей тоже.

Обедала Юля, как правило, в одиночестве, ужинала всегда со Степаном.

Но даже полное одиночество за столом в их огромной кухне-столовой не позволяло ей расслабиться. Она всегда накрывала стол как положено: салфеточки, приборчики, цветочки в вазочке. Она же должна уважать себя? Должна! Вот и…