Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Брат Тук наставительно приподнял палец.
— Вот оно. Вы брали лучших и развитых. А разве не учит нас Фома Аквинский, что Дар подобен древу? Он проклёвывается медленно, неохотно, протягивает, подобно плющу или винограду, усики в поисках опоры… оттого-то мы и видим его первые проблески. А уж потом…
— Да-да, помню. Вырастает в крепкое несокрушимое древо. И что же?
— Иначе говоря — набирает силу и мощь, но теряет гибкость. Потянуться к чему-то уже не может. Вот я и решил: сведу-ка я вместе двух таких… плющей, двух отроков. То, что один чуть старше, неважно — разумом, как я убедился, он так же юн и чист, как и Назар. Подтолкну их к тому, чтобы потрудились вместе. Один — жаждет отыскать невесту, другой, добрый и сострадательный, не менее сильно пожелает ему помочь, я не сомневаюсь. К тому же, юноши весьма схожи по душевным качествам и неизбежно подружатся, а настоящая дружба творит чудеса, ты сам это помнишь, брат Дитрих.
Улыбка, озарившая лик сухопарого инквизитора, была мимолётна, но подтвердила: да, помнит.
— Уверен? — только и спросил он.
— А чем мы, собственно, рискуем? Не получится — каждый останется при своём Даре, безусловно, полезном. Получится — что ж, весьма вероятно, что у нас будет два уникальных мага. А попутно, я надеюсь, они всё же приведут нас к убежищу Чёрного.
— Думаешь, он караулит эту Мари?
— Во всяком случае, держит неподалёку от себя. К сожалению, чтобы не вспугнуть его, придётся временно оставить отроков без прикрытия. Рано или поздно они всё же сбегут из этих стен. Думаю, что времени у нас не так уж много, но кое-каким навыкам защиты я своего ученика успею обучить. А заодно снабдить парочкой артефактов.
— Сколько у нас дней?
— Если у отрока сегодня был первый хороший проблеск… — Брат Тук задумался. — Два-три дня — и он, полагаю, сможет увидеть Мари чётко и ясно. Ещё столько же — и, возможно, услышит мысли, которые помогут ему определить, где она. А при соединении его дара со слышащим всё решится раньше.
Брат Дитрих откинулся на спинку кресла.
— Теперь я понял, отчего ты настоял на их полной изоляции…
— Совершенно верно. Надеясь только на себя, думая, что они одни, юноши задействуют все свои силы. Полагаю, с Божьей помощью их ждёт успех.
— Хм. — Сухие пальцы побарабанили по подлокотнику. — Вот только эта Мари…
— А что — Мари? Даст Бог — успеем. Если жива до сих пор — значит, она нужна похитителям, и те, поелику возможно, поддерживают её силы. Подозреваю, они ждут, когда выдохнется благословение Бенедикта с обручального кольца, не позволяющее Чёрному к ней прикоснуться. А им для чего-то очень нужна её кровь, кровь невинной девушки. В Лютеции, конечно, кроме неё, непорочных созданий ещё много, но, благодаря Инквизиции и светским властям, они под защитой Святого Благословения, нежить и её служители к ним не подступятся. Вот уж и впрямь, не было бы счастья, да несчастье помогло… Храмы переполнены девицами, желающими получить охранное благословение. А также матерями с младенцами.
— Жить хочется всем, — лаконично отозвался отец Дитрих.
На какое-то время в кабинете воцарилось молчание, оживляемое лишь потрескиванием поленьев в очаге. Пока, наконец, старший собеседник не прервал его.
— Так ты говорил — наша гостья приняла крещение? Отрадно. Не оно ли помогло ей в схватке с химерой?
— Отчасти и оно. Однако, брат Дитрих, видел бы ты её кинжал! Право, я не поверил своим глазам. Меч Милосердия в миниатюре, вот что это такое. Даже на кончике — воспроизведён характерный надлом. Да ещё он усыпан изумрудами, словно скипетр… Похоже, Ирис Рыжекудрая сама не подозревает, что за сокровище держит в ножнах на сапожке. А вот её покойный муж, думается, прекрасно знал цену своему подарку, равно и тому, что тот защитит его любимицу не только от людей. Мудрейший человек, светлая ему память.
— Светлая, — отозвался Дитрих.
Два кубка отсалютовали, воздавая славу ушедшему в мир иной мудрецу.
…А в своей келье Пьер, задремавший было, вздрогнул и открыл глаза.
Потому что вновь услышал дорогой голосок.
«Пьер, миленький, спаси меня, пожалуйста! Я так его боюсь…»
В город, помнивший три великих королевских династии — Меровингов, Каролингов, Капетингов, и нынешнюю — Валуа; в город, сумевший объединить под своей рукой разрозненные крупные и мелкие провинции, грызущие между собой, в единое крепкое государство; в город ремесленников и аристократов, богачей и нищих, в пышные особняки и кишащие крысами и отребьем кварталы, в просторные храмы, шпилями колоколен задевающими небо, в молельни протестантов и дома иудеев, в жилища верноподданных короля и иноземные посольства — входило утро. С майской свежестью, летней яркостью, одинаково щедро осыпая солнечными лучами и дворцовые парки, и скромные фиалки на узких подоконниках, разгоняя скрипучие и смазанные тележки уличных торговцев, лязгая ножами в цирюльнях, пробиваясь сквозь плотно опущенные шторы к сомкнутым совсем недавно векам барышень и матрон, до полуночи читавшим или предававшимся грёзам, а то и телесным утехам… Утро.
Город просыпался.
Остров Сите, могучие холмы Монмартр, Сент-Женевьев и Монпарнас, казалось, выдыхали застоявшийся ночной воздух — и полной грудью втягивали рассветную свежесть.
Улицы и улочки оживлялись, переговаривались, ругались, смеялись и пели на разные голоса.
Открывались лавки и булочные, спешили за покупками хозяюшки с верными служанками. Выкрикивали хвалы своим товарам мальчишки-зазывалы. Цокали копыта передавшего дежурство ночного дозора. Менялы на своём мосту открывали окошки в закутках. Звонили в храмах, призывая к молитве. Перекрывая всех, гудели четыре колокола Нотр-Дама; пятый, подающий голос лишь в особо торжественных или тревожных случаях, помалкивал — и это тоже радовало…
Но за стенами аббатства святой Гертруды Нивелльской царили тишь и умиротворение.
Толстые стены и тенистый старый сад глушили звуки извне, а потому — тонкие и нежные колокольцы на местной звоннице пели радостно и весело — их некому было перебивать. Прикрыв глаза, опершись на настенный башенный зубец, Ирис наслаждалась покоем и умиротворением. Всё позади. Оказывается, даже в этом шумном и бестолковом городе можно быть счастливой…
По сравнению с Константинополем, где улицы были широки, а дома знатных людей окружены иной раз не просто садами, но целыми парками — здесь было очень тесно. Конечно, и в городе Хромца вились узкие улочки и переулки, толпились, наползая один на другой, хижины ремесленников и бедняков, и гвалт царил повсюду, особенно на рынках. Но таких высоких домов, в четыре-пять этажей, каждый из которых нависал над предыдущим и закрывал солнце, не строили. И не селились прямо на мостах. Не разводили грязь…
Ирис покачала головой, возражая самой себе. С Айлин-Лунноликой ей не раз приходилось бывать в квартале гончаров, и то, что дорога к нему проходима лишь в сухую погоду — она хорошо запомнила. Наверное, бедные люди везде живут одинаково. Роскошь и чистота — лишь в центрах городов, возле дворцов правителей и знатных людей, а чем ближе к окраинам — тем больше необустроенности.