и самая настоящая слеза медленно скатилась по его бронзовой морде, прочертив по ней влажную дорожку.

Солю очень захотелось погладить Пса, чтобы утешить, но он не решился – вдруг тот оскорбится?

– Так или иначе, – продолжил Пес, быстро успокоившись, – все мы слышали эту грустную историю, еще будучи слепыми щенками, и некоторым из нас она запала в душу больше, чем другим. В том числе мне и четырем моим братьям. Мы были так юны и глупы – Юм-Юм, Черно-белый, Гау, Лори и я, Раф. Иногда нам даже казалось, что мы не совсем псы – такая сильная жажда приключений владела нами. Но намерения у нас были добрые, мой юный друг. Мы хотели приносить пользу, делать то, для чего мы и были когда-то рождены. Хотели помогать людям быть счастливыми. Беготни по лужайкам нам было мало, и мы чувствовали тягу к высокому призванию.

Так мы решили найти себе людей, которым сможем служить. Но мы не знали, как это сделать, ведь никто из нас не умел открывать Двери. Нам пришлось ждать очень долго, пока один человек не оказался у нас в гостях. Он был странник, такой же, как ты, и наш мир был ему по пути. Несколько дней он был нашим гостем, его восхитила моя прекрасная родина, а мы, псы, сделали все возможное, чтобы устроить ему замечательные каникулы. Должно быть, некоторые из нас тайком надеялись, что ему так понравится жить у нас, что он захочет остаться и, быть может, приведет и других людей. Но он не захотел. Он долго благодарил нас за гостеприимство, но дорога звала его дальше. К счастью, мы с братьями успели подружиться с ним, и он согласился помочь. Когда пришло время открывать Двери, он взял нас с собой.

Лори сдружился с этим странником больше прочих и ушел вместе с ним – ведь, в конце концов, Открывающий был человеком, которому нужен верный друг, да и кому из людей не нужен? Ну а меня, Юм-Юма, Черно-белого и Гау Открывающий привел сюда, он сказал, что и сам отсюда родом и знает, что именно здесь людям больше всего на свете нужно волшебство. И, посмотрев на этот мир, мы решили остаться. – Видимо, Раф приближался к самому печальному моменту в своем рассказе, потому что от волнения его речь стала больше напоминать собачье рычание. – Сначала все шло хорошо. Мы жили здесь, подобно обычным собакам, подслушивали сокровенные желания и мечты людей. Мы исполняли их, и многие становились счастливыми… Мы полюбили людей, живущих тут, и мне и братьям жилось так славно, пока страшная истина не открылась нам…

Раф потупился, и, забыв о собственных неприятностях, Соль не удержался и ласково потрепал его по бронзовому загривку. Он оказался неожиданно теплым, как будто нагретым солнцем. Пес благодарно взглянул на него, прежде чем продолжить рассказ.

– Видишь ли, мой дорогой Открывающий Двери, там, у себя, мы можем жить вечно – сколько захотим, пока не надоест. Страх смерти не омрачает нашу жизнь, а значит, и никакие другие тоже, ибо все страхи по сути – одно. Но этот мир не принимает нас полностью – тут мы не можем жить вечно, и наше время уходит. Поэтому мы поселились здесь, на этой станции, и стали бронзовыми статуями. Для статуй, сам понимаешь, время идет не так, как для псов или людей. Если желаешь узнать, как именно, попробуй посидеть совсем без движения хотя бы несколько часов и поймешь, что я имею в виду.

Ночью мы становились собой и отправлялись в город. Понимаешь, днем, когда люди трут мой нос, они думают о сокровенном, о том, для чего им больше всего нужна удача. А ночью я странствую по городу, нахожу их и исполняю мечты и желания. Так время тоже уходит, но гораздо медленнее – и все равно мои братья испугались… Когда однажды Двери снова ненадолго открылись здесь (но это совсем другая история), Юм-Юм, Черно-белый и Гау решили вернуться обратно домой. Они и меня звали с собой, но я отказался. Бедные мои братья так горько плакали! Им не хотелось оставлять меня одного, но страх оказался сильнее любви. Вот так из четырех псов остался я один. Я бываю то одной бронзовой статуей, то другой – под настроение или в зависимости от того, какой нынче дует ветер – северный, южный, восточный или западный. И ночью, когда я выхожу из метро и вдыхаю запах листьев, – ах, мой юный друг, как счастлив я тогда бываю! Но днем мне приходится туго, ведь я все же Пес, а псы рождены на свет совсем не для того, чтобы сидеть неподвижно…

* * *

– Бедный Раф! – сочувственно пробормотал Соль, гладя его по блестящим бокам. – Но сколько же времени у тебя осталось?

– Дай подумать, – задумчиво почесал ухо Пес, растеряв при этом добрую половину своей важности. – Хм… Да, думаю, около девятисот двадцати пяти лет, если считать по вашим, человеческим, меркам.

– Девятьсот двадцать пять лет? – удивленно протянул мальчик. – Но ведь это так много!

– Не так уж много для того, кто всю жизнь посвящает другим, – заметил Пес назидательно. – И уж точно не так много для того, кто мог бы жить вечно.

– Прости, пожалуйста, – извинился Соль, густо покраснев. – Об этом я не подумал. – И добавил, стремясь исправить свою оплошность: – Если хочешь, когда смогу, я открою тебе Двери домой, и у тебя будет возможность снова встретиться со своими братьями и жить столько, сколько пожелаешь.

Раф задумчиво помолчал, прежде чем ответить, – Солю даже показалось на миг, что Пес согласится.

– Благодарю тебя за это щедрое предложение, мой юный друг, – произнес наконец Раф. – Я непременно запомню его. Но думается мне, что не смогу его принять: я слишком привык к этому миру и людям, населяющим его… Не уверен, что вновь готов влачить бесцельное существование своих соплеменников… Постой, как ты сказал?..

Соль недоуменно уставился на Пса.

– Что сказал?

– Ты сказал: «когда я смогу»… Что это значит? Ты не можешь открывать Двери прямо сейчас? Будет ли мне позволено спросить: почему?

Открывающий Двери вздохнул с облегчением, радуясь, что разговор пошел в нужном ему направлении.

– Дело в том, что сначала мне нужно сделать одно дело, и я надеялся на твою помощь… Если можно.

Пес благосклонно моргнул, и Соль продолжил:

– Видишь ли, я не очень хорошо рассчитал, открывая Дверь… Ошибся в расчетах. Полагал, что окажусь на главной площади этого города или где-то вроде того, а оказался здесь, под землей, в большущем таком поезде. Раньше я таких никогда не видел: в нем было очень много людей, гораздо больше, чем он мог бы вместить с удобством…

– Поезд метро, – вставил Раф.

И Соль благодарно кивнул:

– Да, точно. Метро. Словом, я растерялся,