циновке гостей. Радости мальчика не было предела, когда он получил и вторую коробку. На этот раз он никуда не убежал* Он уселся на циновке, мать налила ему чаю, а человек в фетровой шляпе положил в его стакан большой кусок сахару. Мальчик с удивлением смотрел на поднимающиеся пузырьки, потом опустил в стакан палец, чтобы отправить сахар в рот. Хотя горячий чай обжег ему кожу, он не издал ни звука, потому что тающий сахар был так вкусен! Археолог улыбнулся, вспомнив, очевидно, какую-то страницу из первобытной эпохи человечества. Женщина, доливая чайник, радостно улыбнулась шалости сына.

От человека в фетровой шляпе не укрылась эта улыбка, — она была ему так знакома… По-видимому, когда люди похожи друг на друга, то и улыбаются они одинаково. Верхняя губа женщины слегка задрожала, губы ее покраснели, как кровавые лепестки гвоздики, улыбка осветила ее глаза.

Художник быстро достал из кармана тетрадь, торопливо перелистал страницы с изображениями камней и барельефов, перевернул и страничку с гнездом орла и легкими движениями карандаша нарисовал женщину, сидевшую у огня, со взглядом, устремленным на камень очага.

Контуры ее фигуры были ему хорошо знакомы: его мысль часто обращалась к ним уже много лет подряд.

Только мальчик увидел рисунок на белом листе. Ему показалось, что белые листы человека в фетровой шляпе отражают все предметы, точно прозрачная вода родника.

Немного погодя лошади остановились перед шатром. Проводник надевал на них поводья, стягивал подпруги. Привязав сумку к седлу, он подошел к очагу проститься с женщиной. Она поднялась, быстрым движением опустила на лоб платок и кончиками пальцев дотронулась до его протянутой руки. Остальные последовали его примеру. Но с ними женщина простилась иначе: она прижала к своей груди руку и наклонила голову.

Человек в фетровой шляпе подарил мальчику серебряные монеты и погладил его по голове.

Лошади шли по скалистому обрыву Кагаваберда к Басутскому ущелью. Три человека спускались по обрыву, держась за поводья, и каждый думал о своем.

По обеим сторонам дороги цвели альпийские фиалки. Человек в фетровой шляпе нагнулся, сорвал цветок и заложил его между теми страницами тетради, где были нарисованы треножник и та стройная женщина.

Из-под лошадиных копыт вылетали камни и с шумом катились в ущелье.

В мыслях человека бушевало море, и это море выбрасывало к берегам то стриженую головку в черной бархатной шапочке, то женщину в длинном одеянии с длинными косами на спине, то полуразрушенные стены и у их подножия альпийскую фиалку — цветок пурпурного цвета.

Вечерело.

По той же дороге подымался человек. Серп блестел у него за поясом. Человек устал. Целый день он жал короткие стебли проса, и от этого у него ныла спина. Поэтому он подымался медленно, опирался палкой о камни и часто останавливался, чтобы перевести дыхание. Когда он останавливался, у него начинали дрожать колени. Это был тот жнец, которому проводник рассказывал о кладах замка. Со своего поля он видел всадников, и ему показалось, что их привязанные к седлам сумки наполнены кладом, в течение столетий лежавшим под камнем, под тем самым камнем, на котором он так часто сиживал, когда пас коз и овец в развалинах замка. Эта ли мысль его донимала или его томила усталость, но он был мрачен, как голодный медведь, вышедший на вечернюю охоту.

Дойдя до первого дома, он оттолкнул ногой собаку, выбежавшую, виляя хвостом, ему навстречу, вынул из-за пояса серп, швырнул его в угол и, поставив палку у очага, молча уселся на циновку.

Очаг дымился. В чайнике кипел чай. На подушке лежали два куска сахару.

Жнец еще не успел разуться и вытряхнуть из носков пучки проса, когда, позвякивая пуговицами и шелестя складками длинного платьявошла его жена. Сын вертелся возле нее, держа в руках пустые консервные коробки.

Мальчик побежал к отцу, чтобы показать ему свое богатство. Отец понял, что всадники, которых он видел днем, были здесь сидели на его циновке. Ласкаясь к отцу, ребенок протянул ему и серебряные монеты, которые подарил добрый дядя.

Отец грубо оттолкнул сына и отшвырнул коробки. Покатились коробки, покатился и мальчик. Но быстро вскочил на ноги и побежал догонять свое сокровище. Держа его в руках, он зарылся в подол матери и зарыдал. Отец смягчился, позвал сына, попросил показать монеты. Мальчик подошел к отцу, улыбаясь сквозь слезы и зажав монеты в кулаке. Потом он рассказал, что в кармане у гостя была какая-то вещь с белыми листами. Человек, который дал ему серебро, унес с собой на одном из листов изображение его матери.

Ревность, точно молния, зажглась в мрачном сердце крестьянина. Глаза его широко раскрылись он побледнел. Мать посмотрела на сына и вспыхнула г отец заметил на ее лице краску. Он вскочил, как разъяренный медведь, схватил волосатыми руками тяжелую палку, и через секунду палка опустилась на спину женщины.

Зазвенели пуговицы, взметнулись длинные косы. Чайник накренился на треножнике. Сломанный конец палки отлетел в угол. Женщина не закричала, она только скорчилась от боли. Держась рукой за спину, она вышла из хижины, чтобы дать волю слезам.

Мальчик бросился за ней, не выпуская из рук жестяных коробок, и зарылся в складки ее платья.

Муж, ворча себе под нос, поужинал просяным хлебом и, положив нод голову папаху, растянулся на циновке.

Потом на вершине Кагаваберда воцарилось безмолвие. Погасли огни очагов, наступила темная ночь. Собаки клубком свернулись возле жилищ. Овцы улеглись на траве. И женщина легла на циновку, укрыв мальчика войлоком.

Туча, как огромная улитка, сползла с вершины Кагаваберда к деревне.

Сырость окутала мох и камни, на шерсти спящих овец осела ночная влага.

Роса пала на лепестки альпийской фиалки. Опьяненный ароматом жучок спал в ее венчике, и ему казалось, что мир — это благоухающий цветник, альпийская фиалка.

1926

НА СКЛОНЕ ГОРЫ АЙЮ

Перевод М. Мазманян

Пети вставал с первыми петухами, одевался, плескал в лицо пару пригоршен воды из протекавшего мимо дома ручья, утирался папахой и шел к околице села встречать коров, чтобы погнать на пастбище, в горы.

— Тетушка Зари, больно много доишь., жалко ведь скотину, гляди, как