Патрик представляет себе, как проходят зимние месяцы, и вот в разгаре лета он бледной тенью следует за своим отцом. Тот обрызгивает бензином гнезда гусениц и поджигает их. Пых! Серые клочья паутины исчезают в огне. Гусеницы падают в траву, у мальчика во рту кислый горелый запах. Они с отцом выискивают гнезда в вечернем свете. Патрик указывает отцу на паутину, которую тот пропустил, и они шагают дальше по пастбищу.

Он почти уснул. Еще один уголек вспыхивает и гаснет в темноте.

* * *

В сарае Хейзн Льюис обводит на дощатой стене тело мальчика зеленым мелом. Потом натягивает провода внутри контура, словно по-своему располагает вены в теле сына. Мышцы из кордита, вместо позвоночника запал из черного пороха. Таким Патрик помнит отца: тот изучает контур его тела, от которого он только что отделился, шагнув вперед, а в это время тлеющий запал взрывает участок дощатой стены, где была его голова.

Хейзн Льюис был застенчивым, замкнутым человеком, равнодушным к благам цивилизации, если те не попадали в сферу его интересов. Он мог сесть верхом на лошадь и чувствовать себя так, словно едет в поезде, словно плоти и крови вовсе нет.

В зимние месяцы Патрик носил еду на участок к северу от ручья, где отец, затерявшись среди белых холмов, с утра до вечера рубил в одиночку лес. А когда Патрику исполнилось пятнадцать, отец вдруг круто изменил свою жизнь. В какой-то момент, рубя сосну и слыша только стук топора да отзвуки эха, он, должно быть, вообразил, что все вокруг него разом взлетело в воздух: деревья, вечная мерзлота и печи, в которых томится кленовый сироп, — со всех ветвей в лесу слетел снег. Он прекратил работу, отправился домой, расшнуровал огромные ботинки и навсегда убрал подальше топор. Он выписал книги и съездил в Кингстон за расходными материалами. Увидев взрыв в лесу, он выдернул топор из соснового ствола и решил изменить свою жизнь. Купил динамит, воспламенители, запалы, исчертил диаграммами стены сарая, а затем унес взрывчатку в лес. Он установил заряды на обледеневшей скале, поросшей лесом. Капсюль-детонатор выплюнул пламя в гильзу, и у него на глазах воздух содрогнулся и снег обвалился с ветвей. То, что сдвинулось с места, послужило диаграммой, изображавшей радиус взрыва.

Перед весенним ледоходом Хейзн Льюис отправился в Ратбан и явился в правление лесозаготовительной компании. Там он продемонстрировал свои способности, переместив бревно точно в намеченное место и взорвав полтонны глинистого сланца, и был принят на работу вместе со сплавщиками. Он обеспечил себе место на лесозаготовках, которые велись на озерах Депо и реке Напани. Когда через несколько лет компания закрылась, он переехал в другое место и работал подрывником на месторождениях полевого шпата близ Вероны и Годфри в компании «Ричардсон Майнз». Самую длинную речь в своей жизни он произнес в Ратбане, когда рассказывал сотрудникам компании, что он умеет делать. Тогда он высказался насчет того, что, на его взгляд, на заготовке леса есть только два подходящих занятия — работать взрывником или поваром.

К цепочке из пяти озер, от Первого Депо до Пятого, зимой прибывали лесорубы и исчезали в барачных поселках, пройдя пешком двадцать миль по земле, которой они не знали. Весь февраль и март в центре озер росли пирамиды из бревен, которые доставляли сюда на санях. Работа начиналась еще до рассвета — в сильнейшую пургу, в жестокий мороз — и заканчивалась в шесть. Сосны валили двуручными пилами. Вальщики, согнувшись пополам, пилили ствол низко над землей. Эта работа считалась самой тяжелой. Некоторые пользовались шведскими пилами, резавшими древесину в два раза быстрее, а переходя в следующий лагерь, скатывали узкое полотно в рулон и приделывали к нему новые рукоятки в том лесу, где оказывались.

В апреле, когда на озере таял лед, начинался сплав леса, самая легкая и самая опасная работа. От Беллрока до Напани в местах сужения реки были расставлены люди. Около мостов или больших камней на случай затора дежурило по два-три человека. Если застрявшее бревно не убирали вовремя, позади него нагромождались другие бревна и вся река вставала. Здесь сплавщики были бессильны, и тогда посыльного верхом на лошади отправляли за подрывником. Двадцатифутовое бревно могло внезапно выскочить из воды и проломить человеку грудь.

Хейзн Льюис с сыном подъехали к расщелине в скале. Старший обошел вокруг затора. Он высверлил отверстие, вложил туда гильзу с динамитом и поджег фитиль. По его команде мальчик криком предупредил об опасности, и бревна взлетели в воздух и рухнули на берег. Река была свободна.

В сложных случаях Патрик снимал одежду и намазывался машинным маслом от паровой лебедки. Он нырял в ребристую воду и плыл вдоль бревен. Каждые полминуты он вскидывал руку вверх, чтобы успокоить отца. В конце концов мальчик находил бревно, на которое указывал отец. Он ловил брошенный ему заряд, обжимал воспламенитель вокруг шнура зубами и поджигал порох.

Вынырнув из воды, он шел к лошадям и вытирался полотенцами из рюкзака, ни разу не оглянувшись, как его отец. За спиной у него взрывалась река, и ворон сдувало с деревьев, как листья.

Сплав леса продолжался месяц, и Патрик наблюдал, как люди с длинными шестами в руках проплывают мимо на бревнах по направлению к Яркеру и дальше к Напани, откуда сложенные бревна отправляли на лесопилку. Он всегда был рядом с отцом. Патрик нежился в лучах солнца у моста, они ждали.

В полдень по дороге к Первому озеру приходил пешком повар с двумя ведрами. В одном был чай, в другом — толстые сандвичи со свининой. Крик ворон, учуявших еду, был сигналом, извещавшим о его появлении, и люди выходили ему навстречу из-за излучин реки. После обеда повар забирал оба пустых ведра, вспрыгивал на одно из проплывавших у берега бревен и возвращался по течению назад в лагерь. Он стоял, выпрямившись, посреди реки, двигаясь с той скоростью, с какой его несла вода. Он проплывал под мостом, не меняя позы, хотя до перекрытий оставалось не больше дюйма, кивая лесорубам на берегу, досадуя на вечное присутствие ворон. И соскакивал с бревна в лагере на Гусином острове, не замочив ботинок.

Хейзн читал свои брошюры и сушил рассыпанный на камне кордит. Он был мрачен даже в компании сына. Все его силы уходили на мысли о запальном шнуре, огонь по которому за две минуты пройдет под дощатым настилом до двора, обогнет стволы деревьев и окажется в чьем-то кармане. Он хранил этот образ в голове. Сумеет ли он это сделать? Прикрепить шнур к штанине брюк. Возможно, кто-то будет спать у костра, а тлеющий шнур, засунутый в карман его рубашки, взорвет его сердце. В его размышлениях шнур всегда шел по земле зигзагами, как нос гончей, поджигая лесную подстилку, пока она не вспыхивала красным лишайником.

Хейзн Льюис ничему не учил своего сына — никаких объяснений, никаких теоретических основ. Мальчик наблюдал за тем, как отец готовит заряды или аккуратно убирает снаряжение в деревянный ящик. Тот никогда не носил на себе ничего металлического — ни часов, ни ремня с пряжкой. Он, со своими нехитрыми устройствами, стал независимым и настолько незаметным, насколько это было возможно. Взрывы выбрасывали бревна из воды, не повреждая их. По всей системе озер Депо и дальше по реке Мойра, куда его иногда приглашали, он оставил в граните множество полудюймовых отверстий. Предельно скромных и незаметных. Работа дятла. Хейзн Льюис никогда не носил шляпы. Он был высоким — шесть футов шесть дюймов — и грузным. Плохо управлял лошадьми, а впоследствии грузовиками. Мог заложить динамит с закрытыми глазами. Каждый вечер тщательнейшим образом стирал свою одежду на случай, если в ней остались крошечные зерна взрывчатки. Эта одержимость вызывала у Патрика презрение. Однажды вечером отец снял рубашку и швырнул в костер. Раздался шипящий звук, и на колени лесорубам посыпались искры. Были и другие неожиданные уроки.