от долгих занятий музыкой.

Глава пятая

Занятия музыкой и плаванием

С тех пор как Жаб Жабычу купили балалайку, жизнь снова на какое-то время наладилась. Жаб Жабыч с утра до вечера бренчал на ней что-то несусветное. Непонятно было, что это: набор бренчаний и тырканий или какая-то великолепная лягушачья симфония Опус Номер Пять — Прелюд для балалайки с кваканьем.

Участковый милиционер Пистолетов пришёл, послушал и сказал, что до уровня милицейского ансамбля он не дотягивает. Но больше документов и справок о прививке не спрашивал.

Владик начал дрессировать Жаб Жабыча на сторожевую собаку.

Всё время кричал:

— Голос!

— Дай лапу!

— Чужой!

— Барьер!

Эту команду Жаб Жабыч меньше всего любил. Он был несколько ленив. Зато он любил команду «Подай!». Особенно если предмет, который Владик бросал, был недалеко. Жаб Жабыч тогда выстреливал языком в мячик или там в пластмассовую игрушку и мигом подавал её своему дрессировщику.

Потом Владик стал готовить с Жаб Жабычем цирковые номера. Он засовывал Жаб Жабычу голову в пасть, ездил на нём верхом. Пытался заставить его прыгать через горящее кольцо.

Голову его Жаб Жабыч в пасть принимал, а при виде горящего кольца замирал минут на сорок. Его можно было перекатывать с места на место, поливать водой — он ничего не ощущал, так он боялся огня.

Тем временем пришло лето. Сначала так, слегка весна. Потом всякие цветочки-одуванчики. Потом грянула жара. Такая жаркая жара, что всех немедленно потянуло на воду.

Жаб Жабыч всё время сидел в своём маленьком прудике, тараща одни глаза из воды. А восьмилетний Владик всё время бегал с соседним Витькой на речку.

Однажды они уговорили пойти с ними купаться Жаб Жабыча. Они погрузили его в садовую тележку и с грохотом потащили к реке.

Там, конечно, все обрадовались Жаб Жабычу.

— Ой, какое чучело! Можно с ним сфотографироваться?

— Ой, он не кусается? Можно его потрогать?

— А пусть он покатает нашего мальчика.

То есть было не до купания. А один фотограф, местный мастер пляжных композиций, вообще положил на Жаб Жабыча глаз.

— Дайте мне его напрокат. Я вам буду процент отчислять.

Ему отказали, но он всё время приставал к Владику:

— Поймите, молодой человек, у вас эта лягушка бесполезная, а у меня она будет доход приносить.

Владик и Витя ни за что не соглашались сдавать Жаб Жабыча. Но фотограф по фамилии Стенькин всё приставал:

— Давайте я его у вас куплю.

— Поймите, — сказал Владик. — Он для нас как родственник, как дядя или тётя. Смогли бы вы продать своего дядю?

Фотограф подумал секунду и сказал:

— Смог бы.

— А вот мы не можем.

Пришлось сбежать. А противный соседский подросток Толик Кукареков весь этот разговор слышал.

С этих пор дети с Жаб Жабычем ходили купаться только ночью и вместе с папой.

Они приходили на речку с фонариками, разводили маленький костёр, пекли картошку и радовались, потому что никого вокруг не было.

Ребята поднимали в воде жуткий шум. Это огорчало Жаб Жабыча. Однажды он сказал:

— Послушайте, как вы прыгаете в воду! Бухаетесь, как брёвна, или шлёпаетесь, как табуретки. Вот вы все закройте глаза и послушайте: услышите, как я нырну, или нет?

Все закрыли глаза. Жаб Жабыч подошёл к крутому берегу и, не торопясь, повалился вниз. Вышло отлично: он вошёл в воду, как огромная капля масла, без малейшего шума.

— Ну и что? — закричал соседский Витька Верхотурцев. — Я тоже так могу!

— Ну, давай!

Витька подошёл к берегу, прицелился и сиганул. Ничего не вышло, он такой плеск-треск поднял, что за три километра было слышно.

Сколько ни прыгали все остальные, бесшумность ни у кого не получалась.

— Если вы так будете шуметь, вы ни одного водяного таракана не поймаете, ни одной личинки.

Ребята и папа после таких слов огорчились. Но Жаб Жабыч их успокоил:

— Ладно, я вас научу! И нырять научу, и под водой научу быстро плавать.

Он стал проводить с ребятами уроки плавания и ныряния. В дальнейшем это им пригодилось.

Глава шестая

Жаб Жабыч исчез

А противный подросток Толик Кукареков задумал плохое дело. Он задумал продать Жаб Жабыча фотографу Стенькину. И он выбирал удобное время.

У него был старый электромотороллер, переделанный из пылесоса, и он на нём всё время ездил вокруг дома Устиновых. Он всё высматривал и всё запоминал.

Когда Павел Павлович уходит на работу. Когда мама Лена провожает сына Владика в школу. Когда она уходит на работу сама. И наконец, в какое время Жаб Жабыч вылезает из своей телефонизированной будки и начинает ухаживать за цветами.

Когда он всё это запомнил, он приехал к фотографу Стенькину и сказал:

— Если я вам привезу эту говорящую жабу, сколько вы мне заплатите?

— А сколько ты хочешь?

— Я хочу процент.

— Сколько процентов? — спросил фотограф.

— Десять процентов с каждого снимка.

— Не много ли?

— В самый раз.

— А ну как эта лягушка заявит в милицию, что мы её украли? — спросил Стенькин. — Ведь она умеет говорить.

— А мы на неё намордник наденем из капроновой лески, — предложил Толик. — Не разговорится.

— А чем её кормить? — спросил фотограф.

— Она — как поросёнок, всё ест, — соврал Кукареков.

— А где её держать?

— У вас же есть пляжный сарайчик для треног и стенда с фотографиями. Где вы Ельцина с Черномырдиным держите.

— Какого Ельцина с Черномырдиным?

— Ну таких, с которыми все фотографируются.

— Ах, да! — вспомнил фотограф. — Только с ними никто фотографироваться не хочет. Я президента Клинтона завёл.

— Вот там и держите, где Клинтона де´ржите.

— По рукам, — согласился фотограф Стенькин.

И судьба Жаб Жабыча была решена.

Фотограф Стенькин отгородил в своём пляжном домике место, как для поросёнка, и показал Толику.

После этого подросток Кукареков поехал за Жаб Жабычем. Он подъехал к калитке Устиновых и сказал Жаб Жабычу:

— Хотите, я вас покатаю?

Жаб Жабыч вовсе не хотел кататься, но и обижать подростка не хотел. Он ответил:

— Совсем не хочу. Но если надо…

— Очень надо, — сказал подросток.

Тогда Жаб Жабыч вышлепал из калитки и забрался к нему на заднее сиденье. Толик рванул с места, и они умчались на другой конец города — на летний городской пляж.

Жаб Жабыч пытался запомнить дорогу: вот это зелёненький домик. А это двухэтажненький. А это опять зелёненький.

Но скоро он запутался и плюнул. Прямо на голову Толика.

«Плюйся, плюйся! — думал Кукареков. — Теперь ты мне будешь пользу приносить». Скоро они приехали.

— Слезай! — приказал Толик.

— Здравствуйте, — сказал фотограф Стенькин. — Мы давно