Он опускает взгляд, и я вижу нож, охотничий нож с зазубренным лезвием, бурым от крови. В мире моего двойника нож закатился под пассажирское сиденье, то самое сиденье, к которому прижимается моя спина.

Руки связаны у меня за спиной, и я изо всех сил вытягиваю их под сиденье. Ничего не выходит — слишком неудобная поза. Тот, другой, не сводит глаз с ножа, рядом с местом, где должны быть мои пальцы. Правда, нет никакой гарантии, что в моем мире нож вообще существует. Мы уже не в центре вероятностной кривой. Сделанный выбор очень далеко увел меня от тех воплощений, которые пьют кофе с рогаликом в кондитерской на противоположной стороне улицы.

Эрл опускает взгляд, чертыхается. Потом пинает меня и заталкивает еще дальше под сиденье. Пальцы нащупывают что-то острое.

Я осторожно беру этот предмет в руку. Нож.

Некоторое время перебираю пальцами, пытаясь ухватить нож так, чтобы зазубренное лезвие выступало из ладони будто гребень на спине стегозавра. Я порезался и чувствую, что рукоятка становится скользкой. Вытираю ладонь о шероховатый коврик и снова беру нож.

Дождавшись, когда Эрл начинает поворачивать руль вправо, подтягиваю колени к груди, перекатываюсь на живот и бросаю свое тело на Эрла — спиной вперед, выставив нож.

В том единственном мире, где я существую, нож вонзается в бедро Эрла.

Грузовик резко уходит в сторону, объезжая какое-то препятствие на улице, и меня бросает на Эрла. Он вскрикивает, чертыхается и хватается за бедро.

Удар кулака сбивает меня на пол.

Эрл в ярости поворачивается ко мне, но тут грузовик бьет во что-то на полном ходу, и Эрла бросает на рулевое колесо. Потеряв сознание, он остается лежать на руле, и тут женщина с трудом выбирается из-за сиденья, всем телом наваливается на рукоятку ножа и начинает кромсать ногу Эрла, пока не перерезает вену или артерию.

Я лежу в луже крови, пока не прибывает полиция. Я снова один, а того из нас, кто заметил нож, уже нет в живых.

Молодая женщина приходит навестить меня, когда я отлеживаюсь на больничной койке. Я пользуюсь всеобщим вниманием, и медсестры с врачами чрезвычайно обходительны. И дело не только в событиях, разыгравшихся на улицах их маленького городка, — я известный автор таких популярных песен, как «Любовь — это звезда», «Зов любви» и «Ондатровая любовь». Вскрывшиеся преступления Эрла, в том числе жуткая лаборатория в его доме в Питтсбурге, еще больше подогревают интерес ко мне.

Похоже, она оправилась чуть быстрее меня: ее лицо теперь снова похоже на лицо, телесные и душевные раны зарубцевались. Увидев ее улыбку, я понимаю, что девушка сильнее меня. Мое тело выздоравливает — порезы на запястьях и лодыжках, сломанная кость предплечья. Но разделенное сознание никак не заживает. Я чувствую себя отупевшим, разбитым.

Слушая песни по радио — песни других авторов, — я не могу отделаться от мысли о том, в скольких мирах не было ни ножа, ни спасения. Может быть, только я один добрался до кабины и сумел выжить. Может быть, только я один спас женщину.

— Спасибо, — говорит она. — Спасибо за то, что вы сделали.

Я не знаю, что сказать, пытаюсь выудить из памяти что-то остроумное, любезное, непринужденное и не нахожу там ничего, кроме самого себя.

— Да…. не за что.

— Вас могли убить. — Девушка улыбается мне.

Я отвожу взгляд. Она не понимает, что меня на самом деле убили.

— Извините за беспокойство, — поспешно прибавляет девушка.

— Послушайте. — Я останавливаю ее. — Простите, что я не… — Мне хочется извиниться, что я не спас больше ее жизней. Что не прикончил больше Эрлов. — Простите, что не освободил вас раньше. — Звучит глупо, и я чувствую, что краснею.

— Вы успели вовремя. — Улыбнувшись, она наклоняется и целует меня.

Я теряюсь, чувствуя нежное прикосновение, одновременно к правой и левой щеке; третий поцелуй приходится прямо в губы. Я вижу девушку одновременно в трех ракурсах, что-то вроде триптиха, и мне удается выдавить из себя улыбку, три улыбки. Потом а смеюсь — в три голоса.

Мы спасли ее по крайней мере однажды. Этого достаточно. В одном из трех миров, где мы пребываем, женский голос по радио поет мелодичную песенку. Я начинаю записывать слова здоровой рукой и останавливаюсь. С этим покончено, решаем мы втроем. Теперь у нас есть другие дела, и перед нами стоит совсем другой выбор.

Стайка девиц из университетского женского клуба, щеголявших в юбках с изображением пуделя, отреагировала на мое появление слабыми улыбками. Я сел рядом с ними. Мне нравилось, как ткань топорщится на пышных нижних юбках, открывая обтянутые гольфами икры и двухцветные кожаные туфли. Девушка, которая мне приглянулась, была высокой, белокурой и фигуристой. Наши взгляды встретились, и «демон» тренькнул, указывая, что она заглянула на мой сайт. Улыбка стала холодной. Вероятно, бедные аспиранты ей не подходят. Что ж, по крайней мере я узнал ее имя — Бесс Рингслот, — когда она получала информацию обо мне. Этим дело и ограничилось. Остальные девушки отвернулись — скорее всего они были включены в локальную сеть, и Бесс передала подружкам мое резюме. Я откинулся на спинку стула и вздохнул.

Вошел доктор Элк с растрепанной пачкой бумаг под мышкой и указкой в другой руке. Он ткнул указкой в учебный компьютер, чтобы приглушить свет в аудитории.

— Леди и джентльмены! Рад приветствовать вас на старшем курсе. Я доктор Элк, и сейчас я волнуюсь не меньше вашего. В этом году тема нашего семинара звучит так: «Факторы империализма Старого Света».

Элк высокий, худой мужчина с тронутыми сединой темными волосами. Его назначили моим научным руководителем — можно не сомневаться, что это дело какого-то политкорректного аналитика, обратившего внимание на сходный генетический тип, — когда я учился на историческом факультете, но мы не общались уже год, с тех пор как я перевелся на инженерный факультет.

— Почему европейская цивилизация уничтожала все культуры Нового Света, с которыми вступала в контакт? Неужели европейцы умнее? Нет! Или на их стороне был Господь? Сомневаюсь!

При слове «Господь» Элк швырнул на стол свои конспекты, и девицы в юбках вздрогнули. Я знал, что будет дальше; его лекции меня не интересовали.

Я перестал следить за рассуждениями профессора и принялся наблюдать за стрелкой часов. Эту лекцию я уже слышал раз пять. Элк предложил мне стать куратором старшего курса и, возможно, поработать в качестве ассистента, и я согласился, но с единственной целью — присмотреться к студенткам. Я огляделся. Да, среди старшекурсниц исторического факультета выбор невелик. Потом посмотрел на Бесс — матерчатый пудель на ее юбке смотрел на меня и как будто дышал. Замечательный эффект. Еще одна попытка не помешает, решил я.

— Может, европейцы были просто-напросто лучше американцев? — Профессор Элк взял кусок мела и, глухо постукивая им по доске, написал одно слово. — Нет. Конечно, нет.