— Да, пора.

— Надеюсь, хоть на пару песен останешься? — Он изогнул медную бровь, а бледных губ коснулась ленивая, соблазнительная усмешка. — Это как минимум вежливо, Мирра. А ты, как Смотрительница Библиотеки, просто не можешь показывать плохой пример.

В гробу я видела такие хорошие примеры!

Но не успела я ответить, как эпичную подножку мне поставила Лорена, хотя от нее я такого вот никак не ожидала.

— Мы с удовольствием послушаем!

Угу. и вот как теперь уходить? Это будет не то что невежливо, это будет хамство.

В общем, пришлось забираться на высокий стул возле барной стойки и смотреть, как Ярр легкой походкой идет к сцене, по дороге здоровается с друзьями и непринужденно сначала ловит в объятия, а после отстраняет некоторых девушек.

Опять почему-то стало обидно.

Пока я старалась не думать о причине своей меланхолии, освещение стало приглушенным, а по залу полетел негромкий звук перебора струн.

Если честно, я не любила слушать, как он поет. Потому что всякий раз казалось, что эти слова лишь мне одной, лишь для меня. и что нужно перестать мучить несчастного и радостно отдаться в удобном ему месте.

И судя по тому, как заблестели глазки у выбравшейся из угла блондиночки, такие ассоциации были не только у меня.

— Я умею смотреть на тебя бесконечно, как на древнюю медь и бегущую воду. Я вдыхаю твой запах, когда больше нечем. дышать. И уже ненавижу свободу*.

Негромкий, мягкий, вкрадчивый голос скользил по коже словно пуховкой, оставляя после себя трепет. Наверное, так не мог больше никто...

Вскинув голову, золотоволосый бард поймал мой взгляд словно в плен и продолжил. Голос постепенно набирал силу, заставляя струны души трепетать созвучно с гитарой, и я могла сколько угодно убегать и плакать... потом. Но когда он пел и смотрел на меня, я не помнила ни о женихе, ни о долге перед семьей, ни о том, сколько женщин было у этого мужчины и что я всего лишь очередная непокорная кукла. Бархат голоса ласкал меня, окутывая, нашептывая, заставляя вспыхивать ответным огнем.

— Я не помню других. Я уже не играю в эти полутона отраженного света. Я почти научился любить, не сгорая, но еще не умею любить безответно.

Голос набирал силу, врывался в душу, выворачивал наизнанку, заставляя прочувствовать все то, что хотел сказать музыкант. Кожа покрывалась мурашками, и тело начинала бить легкая дрожь. Таких бардов больше не было. Тех, кто с головой окунают в свои эмоции, заставляют пройти по всем граням, достают из самых тайных, самых дальних закоулков души то, что мы прячем даже от себя.

Что делают взрослые, умные и отважные женщины, когда красивые мужчины поют им песни про любовь? Правильно!

Они делают ноги.

— Лора, я пойду. — Решительно спрыгнув со стула, я схватила сумку, намотала шарфик на шею.

Подруга с сомнением на меня посмотрела, но отговаривать не стала, лишь спросила:

— Проводить?

— Нет, я сама. Вроде как вполне в состоянии стояния.

Не прошло и десятка секунд, как я вылетела из питейного заведения в маленький внутренний дворик. На мостовую ложились причудливые янтарные узоры света, который лился меж стальных переплетений кованых фонарей. Прохладный воздух кинул в лицо смесь запахов большого города, и я вдохнула его полной грудью, чтобы с помощью реального мира вытеснить тот иллюзорный, что царил сейчас у меня в голове.

А там по прежнему обретался Мидьяр Ле-Кинаро, и я была на все сто процентов уверена, что пел он действительно для меня. И хотелось, о великие Стихии, как же мне хотелось на одну короткую секунду поддаться соблазну и позволить себе. нам. ему. позволить хоть что-то.

Коварный внутренний голос нашептывал, что вовсе не обязательно идти во все тяжкие, как советовала подруга. Зачем, если можно просто шагнуть к нему ближе, коснуться носом шеи, прикрыть глаза и вдохнуть горячий запах миндаля и его тела. Положить руки на широкую грудь. Это ведь даже не объятие, а так, почти приличное действие. Практически случайное, ведь можно, например, оступиться.

Я застонала, с нажимом потерла виски и потрясла головой, стараясь избавиться от наваждения.

Но мое наваждение всегда ходило за мной по пятам.

— Опять бежишь? — раздался негромкий голос за спиной. — Право, мне всегда казалось глупым твое прозвище. Мышь. Но надо признать, что в отношениях со мной ты его оправдываешь, Миррайна. Не надоело?

Сердце с размаху рухнуло вниз и пробило, кажется, не то что подошву ботинок и мостовую, но и как минимум пару десятков метров земной коры. Так, собираемся, разворачиваемся и улыбаемся! И задаем вполне логичный вопрос.

— В каких отношениях?..

— Наших, — не постеснялся повторить мужчина, что стоял прямо за моей спиной, прислонившись боком к стене трактира. Поза была самая по-мужски агрессивная. Скрещенные на груди руки, мрачное выражение лица, которое слегка расплывалось перед моим взором.

Домой, пора домой, срочно домой. Пока не поздно. Свежий воздух добил все то, с чем не справился глинтвейн.

— Господин Ле-Кинаро, напоминаю в сотый раз, что у меня есть жених, стало быть, ни о каких отношениях, кроме рабочих не может быть и ре...

Закончить я не успела, потому что он даже слушать меня не стал, просто шагнул вперед, запустил руку в волосы и, притянув к себе, запечатал губы поцелуем.

Первый поцелуй — как первый вдох волшебной пыльцы. Раскрашивает мир в радугу цветов, воспламеняет кровь, заставляет задыхаться от эйфории. и вызывает привыкание с первого раза.

Интересно, когда я пропала окончательно? Сейчас или еще при первой встрече? Но неважно, это все казалось безумно далеким и незначительным.

Главное, что в это мгновение он, жадно целуя, прижимал меня к себе.

И реальность оказалась поразительнее любых фантазий. Я провалилась в сладкий дурман, и меня волновали только твердые, настойчивые губы, сильные руки, прижимающие к худощавому телу музыканта. Худощавое? Мускулы-то ощущаются. Пробежавшись руками по плечам и груди Ярра, я запуталась пальцами в его волосах. Ласково гладила затылок и шею, перебирала пальчиками прохладные косички.

А вот дальше ничего не помню! Неужели Ярр не соврал?

* Здесь и ниже — слова из песни «Я умею смотреть на тебя бесконечно» Александра Щербины.

Словом, из ванны я выбиралась с круглыми от шока глазами и чуть подрагивающими пальцами. Как... как вообще это все могло случиться? Великий Свет, где были мои мозги?

Я не глядя нащупала полотенце, накинула на голову и, прикрыв глаза, поймала себя на трусливом желании залезть, например, под одеяло и никуда не вылезать. Тогда, как в детстве, большой и страшный бабайка подумает, что меня нет, и уйдет.