Пообедали мы дома, и Джеймс решительно взялся мыть посуду. Про то, как это делают англичане, вы наверняка слышали. Если нет, слушайте. Небольшой тазик ставят в раковину, наливают в него теплой воды, добавляют немного жидкости для мытья, окунают туда вилки, ложки, ножи и тарелки, повозят по ним губкой или щеткой и с оставшейся на всем этом пеной ставят стекать-сохнуть. Ничего не ополаскивая чистой водой! Зато потом (если не лень, а в основном не лень) берут чистое полотенце и хорошенько всю посуду протирают. И частенько на этом этапе им помогают их дражайшие половины.

Многие, конечно, сейчас пользуются посудомоечными машинами, но они ведь потребляют много воды и энергии и загрязняют окружающую среду, а на это здесь смотрят очень косо; у Джеймса же ее и вовсе нет. Так что, забегая вперед, скажу, что моет в нашем доме посуду всегда он и вовсе не считает это для себя зазорным.

Оценив, что на кухне нет ни стола, ни стульев, чтобы присесть и морально поддержать его приятной беседой, я принимаюсь изучать детали быта моего будущего мужа. Вот занавески – тяжелые, с подкладкой, он их задергивает на ночь: кроме света, они еще держат тепло. Подвешены они на специальной конструкции, и, чтобы их раздвинуть, надо тянуть за шнур с довольно тяжелым грузиком. В нижние уголки занавесок тоже засунуты грузики – чтобы висели правильно и не задирались.

Рассматриваю белье на кроватях. Простыни подобраны специально по размеру матрасов, а по углам в них вшиты резинки – это позволяет не подтыкать их под матрас, а просто на него надевать. У пододеяльников же сделан разрез вдоль одного из краев – туда надо засовывать одеяло и потом застегивать на этом разрезе пуговки.

“А где ты сушишь выстиранное белье?” – спрашиваю я Джеймса. Он показывает в окно на конструкцию во дворе. По форме она напоминает большой зонт без ткани, воткнутый в землю и раскрытый, только на длинной ножке и с перетяжками между спицами. На эти перетяжки, объясняет он, и вешается белье, и даже очень легкий ветер эту конструкцию вертит. Сохнет все мгновенно. Позже я поняла, что англичане стирают и сушат белье не так, как мы. Погода здесь их не балует, поэтому, как только выглянет солнце, все кидаются стирать. Неважно, что для этого еще не накопилось достаточно белья, главное, что нет дождя!

На всякий случай читаю брошюрку местного совета про то, что делать с мусором. Выясняется, что мусор тут разделяют на стекло, консервные банки, бумагу, био (то, что гниет) и все то, что нельзя пускать в переработку. Для разного мусора – разные бачки, и собирают их мусорные машины раз в две недели по разным дням. Для этого надо самому выставлять нужный бачок в определенный день на тротуар, и машина его подбирает. Если же ее прозеваешь – жди еще две недели.

Тут выясняется, что дома кончилось электричество. Я не совсем понимаю, как это: в современном доме в Англии, и вдруг – “кончилось электричество”! Оказывается, Джеймс должен оплачивать его заранее, причем совершенно фантастическим способом. Происходит это так: у входа в дом установлено особое устройство, которое “знает”, за какое количество электричества мы предварительно заплатили и какое уже успели использовать. Как только оплаченный лимит заканчивается, оно автоматически электричество отключает. Чтобы опять его подключить, надо взять специальный ключ, отнести его в ближайший газетный киоск-магазинчик и заплатить там 10–20 фунтов. Продавец этот ключ “зарядит” – всунет в машинку, которая эту оплату на нем зафиксирует. Потом надо принести ключ домой, засунуть его в устройство у входа, и оно снова подключит электричество.

На мои изумленные комментарии по этому поводу Джеймс стеснительно пояснил, что такая странная система далеко не во всех домах. У себя он устроил так потому, что долго отсутствовал в Англии и квартиру эту сдавал. А при этой системе ему не нужно было волноваться и контролировать своих жильцов – они сами исправно все оплачивали: не хотелось же им сидеть без электричества.

Вот мы протаскались, заплатили: “Да будет свет!” – говорю я и включаю телевизор. Джеймс быстренько подходит к нему и выключает. А потом виновато объясняет, что мы пока не можем его смотреть, потому что он только недавно приехал из Испании и еще не успел купить лицензию. “Какую такую лицензию?” – подозрительно спрашиваю я. Тяжело вздохнув, Джеймс принимается объяснять, что просто взять и воткнуть телевизор в розетку, настроить антенну и смотреть телевизор нельзя. Нужно купить лицензию на право смотреть основные каналы, иначе придется платить штраф. Если ты, по незнанию или оплошности, этого не сделал, а телевизор включил – на то есть оснащенная специальным оборудованием машина. Она разъезжает по окрестностям и ловит и фиксирует такие “подпольные” телевизионные сигналы. О ней заранее пишут в местных газетах – так, мол, и так, скоро будет в вашем районе, так что платите давайте. Вообще-то никто никогда ее не видел (кроме как по тому же телевизору), и Джеймс не знает никого, к кому домой вломились бы и потребовали эту лицензию и штраф, – хотя так, теоретически, и происходит. Но лучше, от греха подальше, заплатить, говорит он: все его приятели и родственники исправно это делают, а сам Джеймс, как выяснилось, уже и так платит за две лицензии – на даче и в доме своей бывшей жены.

“И что, – ворчу я, – теперь и новости посмотреть нельзя?!” – “Пока нельзя, но я сегодня же ее куплю…” – виновато говорит он. “Слушай, – заявляю я, – но это ведь несправедливо как-то! Было бы понятно, если бы ты платил за спутниковое телевидение или за то, чтобы без конца смотреть фильмы. Но просто за новости, да еще по государственному, а не по частному каналу!” – “Вообще-то справедливо”, – обиженно говорит он и объясняет, что несколько основных некоммерческих каналов, лицензию на которые надо покупать, не принимают никакой рекламы, а значит, и не имеют доходов. Так вот чтобы они могли хоть как-то просуществовать, телезрителей и заставляют покупать эту лицензию. И народ, утверждает он, относится к этому с пониманием.

Короче, Джеймс решил не откладывать все в долгий ящик, а, пока я болтала с Москвой по телефону, пошел и лицензию оплатил. После этого мы радостно включаем телевизор, и я тут же с недоверием слышу новость, что на мусорных бачках теперь планируется устанавливать микрочипы – определять, что туда бросают, и штрафовать тех, кто нарушает правила и бросает что-нибудь не то. И еще – что одну даму местный совет недавно оштрафовал на 1000 фунтов за то, что она выставила мусорный бачок на тротуар в неположенный день. Не зря я все же брошюрку про мусор сегодня читала!

Мы с Джеймсом болтаем о том о сем и как-то решаем, что неплохо было бы понять, кто сколько весит. Я со знанием дела объявляю, что вешу 57 кг. Джеймс почему-то задумывается – и тут выясняется, что он знает, сколько весит в стоунз, то есть в камнях (это здесь единица измерения веса такая), а килограммы для него – лишние осложнения жизни. И вот он перевел мои килограммы в фунты, потом прикинул, сколько фунтов в камне (стоун), – и, судя по всему, совершенно запутался, потому что объявил: “Этого не может быть!” Тогда мы сделали наоборот: свой вес в камнях (стоунз) он перевел в фунты, потом в килограммы – и опять получилась чушь. Под конец он начал ворчать про все эти континентальные штучки, и в процессе я с удивлением узнала, что, например, и английская тонна раньше весила вовсе не 1000 кг, как это стало только с введением здесь метрической системы. А весила она 20 раз по 112 фунтов, то есть 0,9842 нормальной русской тонны! “К счастью, это дело прошлого”, – подумала я. А в ванной у Джеймса обнаружились весы, которые, как мы выяснили к обоюдному удовольствию, регулируются: хочешь – взвешивайся в килограммах, а хочешь – в камнях.