отброшенный копытом,

Лежит и корчится пока еще живой

Какой-то воин с черепом разбитым,

В истерике рыдая над судьбой.

Вот ров глубокий, город осажденный,

А с лестницы, приставленной к стене,

Вниз воин падает, стрелой врага пронзенный,

За ним другой, со смолою на лице.

Проклятья шлют все матери и вдовы,

Чьих сыновей уж не поднять с сырой земли,

Не прекратить ни сердца рев, ни стоны,

Не возвратить отцов, мужей с войны.

***

Король встревожен был ужасно,

Узнав, что герцог Олбанской,

На почве ревности, как часто,

На князя Паули шел войной.

– Междоусобиц я не выношу,

Об этом всех предупреждал.

Виновников примерно накажу.

Святой отец?

– Уже послал.

С отрядом рыцарей граф Терский.

– Он на язык уж больно дерзкий!

– Да, мой король, немного есть,

Но в этом деле ему честь.

Он ссору кончит наконец,

Соперников доставит во дворец.

– Удвоить надо с них налог,

Пусть это будет им в урок,

Да и другим на изученье

И от любви дурной леченье.

6. Бунтовщик

Граф оказался молодцом,

Утихомирив в три недели,

Неспешно весть послал с гонцом,

С красоткой нежася в постели.

А город в праздничных огнях,

Уже забыв о страшных днях,

Гуляет с шумом и весельем,

С задорным рыцарским похмельем.

Лишь в свете тусклых, грустных звезд

Один, как рак-отшельник старый

Под впечатленьем сладких грез

Скучает Эдгар – рыцарь славный.

Ничто не радует так взор,

Как образ милый, но далекий.

И сердце рвется на простор,

Где место чувствам лишь высоким.

Ни ветерка. И лист всю ночь не шепчет,

Как будто тайн не хочет разглашать.

Старинный дуб прикинулся, что дремлет,

Стесняясь думы сердца распугать.

Вдруг крик прорвал ночную тишину,

Как молния седую плесень тучи.

О помощи взывают то к нему,

Забудь о думах, поспеши-ка лучше!

Тропинка быстро вьется меж берез,

За холм свернула, и в сей миг картина:

Завязан рот, глаза блестят от слез,

Над честью надругается детина.

Но рыцарь вовремя на помощь подоспел,

Мерзавца в сторону отбросил, стукнув в темя.

Тот глухо охнул, замертво осел.

И наступила тишина на время.

Рыданье девушки прогнало вновь ее.

В лохмотьях платье, нагота святая.

Листом осиновым дрожит душа ее.

– Куда же ты пойдешь теперь такая?

Сквозь слезы голосом дрожащим:

– Я к отцу… отец… к отцу сейчас пойду я.

– А далеко ли он, давай я провожу?

– На площади закован, я еду… еду ему несу я.

– Он вор? Убийца? Добрый человек,

Что без вины не раз уже наказан?

– Он бедный, бедный мой отец.

Наш дом сожгли за несогласие с указом.

Народ он честный по дорогам собирал,

Чтоб землю нашу же вернуть себе обратно.

Предатель, видно, был, его продал…

Потом тюрьма. Избит неоднократно.

За речь такую языка теперь лишен,

И напоказ всем выставлен на площадь.

– На площадь? В кандалах? Так это он?

И тотчас же вскочил верхом на лошадь.

– Садись скорей, давай спасем его.

И рядом аккуратно усадил ее.

По темным улицам, развратным и хмельным,

Как свежий ветер над зловонием болота,

Они неслись с желанием одним:

Отца скорей избавить эшафота.

Вот крайний дом и площадь пред дворцом,

Там на помосте, в кандалы закован,

Сидит невольник, стражей окружен…

– Как звать отца?

– Тайлер, Тайлер Донован.

– Охраны мало, пара человек.

Ты спрячься в тень, вот здесь, за угол дома.

Сам под прикрытием сумерек

Хотел тайком, но конь, увы, подкован.

И застучал по мостовой,

Как колокольчик звонкогласый.

– Так что ж мы мешкаем с тобой.

Вперед, мой друг, ты видишь, труд напрасный!

Холодной сталью меч блеснул в руке,

От крика стража разбежалась в страхе.

– Тем лучше, меньше грех в душе,

Лишь кандалы разбить теперь на плахе.

Подняв охраной брошенный топор,

Он рубит цепь – звено, другое – и распалась.

Свобода! Душа, как птица, рвется на простор…

Напрасно Дженни волновалась.

За город конь доставил скоро их.

У леса тихо, молча распрощались.

Пожали руки крепко, обнялись,

Друзьями верными навек теперь остались.

Светает. Скоро уж восход.

Поля покрыты белою росой.

Прохладно. Конь едва бредет

И лакомится сочною травой.

7. Сорванное свидание

Поход окончен. Рыцари в седле.

Стрелою вьется путь теперь обратно,

А сердце Эдгара давно уж во дворце

И в ожиданье замирает непонятно.

А как приехали, направился он в сад,

Там средь дерев фонтан шумит высокий,

В ветвях под вечер птицы говорят

Да соловей в ночи трезвонит одинокий.

Но сердце бьется не от песен соловья,

А от предчувствия с принцессой скорой встречи.

Вот два окна горят, балкон, но тишина.

И снова грусть спускается на плечи.

Напрасно ждал до полночи ее,

Напрасно мысленно взывал к богине счастья.

А может, сердце зря стучит его?

Не ожидал такого он несчастья.

Надежда гаснет, как последняя звезда.

Вся ночь бессонная – одно лишь ожиданье.

– Скорей бы утро, зоренька-заря…

Вновь тишина внушает упованье.

Настало утро. Солнце вновь взошло

И, осветив балкона камень серый,

Лучом чела коснулося ее

И разбудило птичьей трелью первой.

Проснувшись, сразу вышла на балкон

Набраться сил природы пробужденья.

Вдруг тень к фонтану – это, верно, он!

Перехватило дух от удивленья.

Когда? Откуда? Любит или нет?

Вопросов тысячи, а вот спросить опасно,

Услышать могут, встали уже все.

Доложат быстро, у стен есть уши, ясно.

Записку пишет – и служанке: «Побыстрей,

Но об одном молю, будь осторожна.

Записку уничтожь скорей,

Коль видишь, что беда возможна».

Посланье спрятав тайно на груди,

Элиза с трепетом