Когда природа воспринимается как паутина, ее беззащитность сразу становится очевидной. Все тесно взаимосвязано. Потянешь за одно звено – вся мозаика может развалиться. После того как он увидел опустошительное действие колониальных плантаций на природную среду около озера Валенсия в Венесуэле в 1800 г., Гумбольдт стал первым ученым, заговорившим о пагубности человеческой деятельности для климата{16}. Вырубка лесов приводила там к истощению земли, уровень воды в озере снижался и с исчезновением подлеска проливные дожди вымывали почвенные слои к склонам близлежащих гор. Гумбольдт первым объяснил способность леса обогащать атмосферу влагой и его охлаждающий эффект, так же как и важность леса для влагоудержания и защиты от почвенной эрозии{17}. Он предупреждал, что, влияя на климат, человечество вмешивается не в свое дело и это может привести к непредсказуемому влиянию на «будущие поколения»{18}.

В этой книге прослеживаются невидимые нити, связывающие нас с этим необыкновенным человеком. Гумбольдт оказал влияние на многих величайших мыслителей, художников и ученых своего времени. Томас Джефферсон назвал его «одним из лучших украшений века»{19}. Чарльз Дарвин писал: «Ничто так не подстегивало меня, как чтение “Личного повествования…” Гумбольдта»{20}. Он утверждал, что, не будь Гумбольдта, он не поплыл бы на «Бигле» и не задумал бы своего «Происхождения видов». Уильям Вордсворт и Сэмюэл Тейлор Кольридж использовали в своих поэмах гумбольдтовскую концепцию природы. Самый почитаемый в Америке писатель-натуралист Генри Дэвид Торо нашел в книгах Гумбольдта ответ на свою дилемму, как быть одновременно поэтом и натуралистом: без Гумбольдта его «Уолден» получился бы совсем другой книгой. Симон Боливар, революционер, освободивший Южную Америку от испанского колониального владычества, назвал Гумбольдта «первооткрывателем Нового Света»{21}, а величайший поэт Германии Иоганн Вольфганг фон Гёте признал, что провести несколько дней с Гумбольдтом было для него все равно, что «прожить несколько лет»{22}.

14 сентября 1869 г. во всем мире праздновалось столетие Александра фон Гумбольдта. Торжества охватили Европу, Африку, Австралию, обе Америки. В Мельбурне и Аделаиде люди собирались, чтобы послушать речи в честь Гумбольдта, то же самое происходило в Буэнос-Айресе и Мехико{23}. В Москве на празднике в память о Гумбольдте его назвали «Шекспиром наук»{24}, в египетской Александрии небо расцветилось фейерверками в его честь{25}. Наибольший размах торжества приобрели в Соединенных Штатах: от Сан-Франциско до Филадельфии, от Чикаго до Чарльстона устраивали уличные парады, с именем Гумбольдта пировали и закатывали концерты{26}. В Кливленде на улицы высыпало 8000 человек, в Сиракузах праздничная колонна из 15 000 человек растянулась на целую милю{27}. На праздничном собрании в честь Гумбольдта в Питтсбурге присутствовал президент Улисс Грант, и весь город замер, когда восславить юбиляра собралось 10 000 жителей{28}.

Мощенные булыжником улицы Нью-Йорка украсились флагами. Ратуша скрылась под праздничными плакатами, огромные портреты Гумбольдта загораживали целые фасады. В празднике участвовали даже проплывавшие по Гудзону корабли, расцветившиеся гирляндами. Утром тысячи людей проследовали за десятью оркестрами по Бродвею от Бауэри до Центрального парка, отдавая должное человеку, чью славу, как написала на своей первой странице New York Times, не могла присвоить себе ни одна страна{29}. Днем в Центральном парке собралось 25 000 человек, слушавших речи, сопровождавшие открытие бронзового бюста Гумбольдта. Вечером, когда стемнело, по улицам, под разноцветными китайскими фонариками, прошла факельная процессия из 15 000 участников.

Один из ораторов предложил представить его «стоящим на вершине Анд», выше которых парил его могучий разум{30}. Во всех речах по всему миру подчеркивалось, что Гумбольдт прозрел «внутреннюю взаимосвязь» всех явлений природы{31}. В Бостоне Эмерсон сказал городским вельможам, что Гумбольдт был «одним из тех чудес света»{32}. Его слава, писали в лондонской Daily News, была «в некотором роде тесно связана с самой вселенной»{33}. В Германии были праздники в Кёльне, Гамбурге, Дрездене, Франкфурте и множестве других городов{34}. Самые бурные немецкие чествования были в Берлине, родном городе Гумбольдта{35}: там, несмотря на проливной дождь, собралось 80 000 человек. Власти распорядились закрыть в тот день все учреждения и правительственные службы. Ливень и порывы холодного ветра не мешали выступлениям и массовым песнопениям, не утихавшим несколько часов.