– всё из серебра, а на Милане были только скромные серьги-кольца и идеально нарисованные стрелки на глазах. «Тут никто не красится, вообще никто, кроме меня. Это так странно», и как бы я ни старалась убедить Милану в том, что в этом нет ничего странного, в конце концов, это математический факультет, и, вероятно, девочки там думают не о макияже, Милана продолжала твердить, мол, что-то тут не то, и многозначительно молчать в трубку, завершая эту тему фразой: «И всё-таки я боюсь женщин, которые не пользуются косметикой».

Соня сначала показалась Милане молчаливой, но вскоре всё встало на свои места, и оказалось, что всё, как раз-таки, наоборот. Вообще, сперва мне показалось, что Милана невзлюбила Соню только из-за её стрижки: без каких-либо оснований Милане не нравилось каре, и ко всем его обладателям, она относилась с крайней осторожностью. «И не зря!» – сказала она спустя пару дней жизни с Соней. Молчаливая по началу Соня, оказалось одновременно необщительной и болтливой, а ещё, что хуже всего – очень громогласной. Её звонкий смех раздавался по всему этажу в любое время дня и ночи, когда она разговаривала по телефону со своими школьными подругами. Милана сначала думала, что и она тоже так орёт, когда разговаривает по телефону. Она спросила Таю, и та отрицательно покачала головой, но Соне так никто ничего и не сказал. Почему? «Просто… видимо, тут не принято разговаривать», – сказала Милана, и на этом была такова.

После короткого и очень сухого, просто вежливого знакомства с соседками они действительно перестали разговаривать, не вообще, конечно, а именно друг с другом. Соня непрерывно болтала с подругами, родителями, бабушками, дедушками, братьями, сёстрами и даже с школьными учительницами. К Тае иногда заходил какой-то парень, и она с ним по долгу очень тихо разговаривала, так что в паре метров от их парочки ничего уже не было слышно. Он гладил её по плечу, и она кивала, а потом он уходил. В это время Милана начала прорешивать сборник задач по математическому анализу ещё до начала учебного семестра.

Как-то Милана позвонила и на полном серьёзе сказала, что ей кажется, что это молчание у них в комнате – из-за неё.

– Ой Господи. Ну с чего ты так решила, ну? – мне все эти её истории начинали надоедать.

– Ну… просто, я же говорю… Тая и Соня смотрят сериалы, болтают с кем-то постоянно, одна тихо, другая громко…

– И что?!

– А я решаю матан.

– Так?

– И они косятся на меня.

– Ты это прям видела?

– Я это чувствую.

– Вот что я скажу тебе по это поводу. Это всё твоя мнительность – вот и всё. Тебе просто нужно быть более уверенной в себе. Слышишь меня?

– Слышу. Да. Наверное, ты права.

Может быть, я была немного груба с Миланой, но после этого разговора двадцать восьмого августа мы долго не созванивались. Точнее, она не звонила. Я тоже не звонила. Просто обычно первой звонила она. Честно говоря, мне было немного обидно, что всё это время мы обсуждали её: её комнату, её Альберта, её Таю, Соню и мнительность. У меня тоже были новости. У меня была замечательная группа юных биологов, среди которых я нашла много замечательных друзей. Вот о чём я думала тогда.

28 августа 23:53 I’m Awake

Я лежу на втором этаже двухъярусной деревянной кровати. Тая и Соня уже спят, либо притворяются, что спят.

Тут очень тихо. Тут всегда тихо, даже когда Соня кричит по телефону – всё равно тихо. Просто… когда она замолкает, если связь обрывается, или если разговор заканчивается, тогда эта тишина оголяется – как что-то постыдное, непристойное, что-то такое, за что всем троим стыдно, и Соня спешит заполнить эту тишину своими пустыми разговорами. Когда тихо, можно услышать, как мы все друг друга ненавидим. Тая ненавидит меня за то, что я люблю математику, потому что ей кажется, что математика сломала ей жизнь; к Соне она тоже доверия не проявляет, хотя, я уверена, они смогут стать псевдо-подружками, сплотившись взаимной нелюбовью ко мне. Соня хоть и поступила сюда по собственной воле, сделала это из сухого расчета получить в итоге работу и вообще, место под солнцем, хотя я таких рассуждений не понимаю. А она не понимает меня. Для неё я сумасшедшая и просто дура, и если она меня и не ненавидит, то уж точно испытывает ко мне отвращение – не буду скрывать, что взаимно.

Очень хочется сказать, что мне плохо. Но хуже всего то, что сказать это некому.

Прошло несколько недель учебного года. От Миланы не было вестей. Я была постоянно занята: учёба и новые знакомства отнимали много времени. Я думала, что у Миланы было то же самое. На поток поступило много людей, около тысячи, и, вне всяких сомнений, среди них она наверняка найдёт себе компанию. Однажды вечером ко мне в друзья постучался какой-то фейк под ник-неймом I’m Awake. У меня возникло чувство, похожее на дежавю. Это словосочетание, которое, естественно, я уже слышала много раз на уроках английского языка, прозвучало теперь для меня иначе, как чьё-то имя, созвучное с Alan Wake – игра, про которую мне рассказывала Милана. Я добавила ноунейма в друзья, и мне тут же пришло сообщение.

– Привет, это я.

– Милана?

– Ага.

– Зачем тебе эта страничка?

– Не хочу заходить на свой аккаунт. Там пишут Альберт и Саша.

– И что?

– Я от них ужасно устала. Они вынимают из меня душу.

– Я думала, ты вместе с Сашей.

– Что? Как такое вообще может быть? Мы же живём в разных городах. Ну, теперь.

– Ну и что?

– Я не верю в отношения на расстоянии. Тем более, когда мы виделись в последний раз, я рассказала ему, что поступила в Университет на математический факультет, и он был просто в ужасе, сказал что-то вроде: «Ты же такая маленькая девочка, ну куда тебе?!» – я услышала у себя в голове, как Милана противным голосом передразнивает Сашу, – и я послала его нахер.

– Как послала?

– Ну я сказала ему: «Да пошёл ты нахер, Саша», и ушла. Я не понимаю, почему он мне пишет. Неужели я сказала недостаточно прямо?

– Ну… понимаешь… он, видимо, подумал, что ты хочешь, чтобы он извинился…

– Что?! Я же ему прямым текстом сказала, чтобы он отстал.

В переписке повисло молчание, а потом Милана снова начала печатать.

– В общем, если что, пиши сюда, договорились? И ещё. Я буду здесь публиковать записи, о том, что происходит. Что-то