Парень почесал Тоби под подбородком. Тоби вытянул шею и замурлыкал, буквально вибрируя на руках Деа.

– Как его зовут? – поинтересовался парень.

– Тоби.

– А тебя как зовут? – спросил он, не отрывая взгляда от Тоби.

– Одеа, – поколебавшись, ответила девочка. – Но все зовут меня Деа.

Это было не совсем правдой – большинство филдингцев ее в упор не замечали и вообще никак не называли, но мать и Голлум звали ее Деа.

– Коннор, – представился парень. Возникла неловкая пауза, и тут же они заговорили одновременно.

– Ты живешь поблизости? – осведомился он.

– Вы новые жильцы? – спросила Деа.

Коннор засмеялся. Смех у него был хороший, и зубы белые.

– Ты первая отвечай.

– Да, вон, в фермерском доме. – Деа кивком показала, откуда пришла.

Коннор улыбнулся, и его лицо вдруг изменилось: великоватый подбородок, крючковатый нос и слишком широко расставленные глаза вдруг стали идеальными, симметричными. Красивыми. Деа, отчего-то смутившись, отвела взгляд.

– Соседями будем, – сказал Коннор. – Мы въехали в дом напротив вашего.

– Я так и поняла, – ответила Деа. Коннор приподнял бровь, и она объяснила: – Тут все друг друга знают. Я так и поняла, что ты новенький, я видела фургон.

– Неожиданно, – заметил он. – В Филдинге учишься? Я тоже туда перевелся. Может, ты моего двоюродного брата знаешь, Уилла Бригса?

При этом имени Деа почувствовала во рту противный вкус, будто бы от разбавленного пива. Уилл Бригс был тупым злобным верзилой. Ходили слухи, что папаша-полицейский однажды врезал ему по голове гитарой, и с тех пор парень стал придурком. Уилла Бригса в школе недолюбливали, но он хорошо играл в футбол, и папаша у него коп, поэтому с ним не связывались.

Единственный проблеск воображения у Уилла Бригса случился в третьем классе – именно он дал Голлум это прозвище.

– Нет, – солгала Деа. Уилл Бригс был сродни радиоактивным отходам: все, связанное с ним, автоматически попадало в разряд зараженного.

Коннор по-прежнему улыбался.

– Здесь же вроде все друг друга знают.

– Как видишь, нет, – Деа прижала к себе Тоби, зарывшись носом в мягкую кошачью шерсть. В понедельник Коннор пойдет в школу и узнает от своего кузена, что она – Вонючка Донахью, странная дура без друзей. Новый сосед сразу растеряет все свое дружелюбие и под разными предлогами начнет сторониться ее в школьных коридорах.

Так уже было в Аризоне: прошлым летом Деа два месяца дружила с Родой, жившей в соседнем квартале. Они часами рассматривали школьный альбом старшей сестры Роды, хихикая над красивыми старшеклассниками, и вместе покупали наряды для первого сентября. А потом разошлась сплетня о странной коллекции часов в доме Деа, о том, что они с матерью чокнутые, и уже на третий день учебы Рода не села рядом в столовой и начала креститься при виде Деа, будто завидев вампира.

Голлум была единственной полуподругой, которая появилась у Деа за много лет. И только потому, что Голлум тоже была странной. В хорошем смысле, но безусловно странной. Да и нельзя было особо полагаться на дружбу Голлум – узнай она, кто Деа на самом деле, убежала бы со всех ног.

– Мне пора, – произнесла она, не глядя на Коннора.

– До понедельника, – сказал он ей вслед.

Деа даже не ответила. К чему? Она заранее знала, чем все закончится.

Деа было шесть лет, когда она начала ходить в сны.

Произошло это случайно.

Они с матерью жили тогда недалеко от Диснейуорлда, в большом многоквартирном доме, похожем на замок, с башенками на крыше и флагами, свисавшими над дверью. Правда, на этом сходство с замком заканчивалось: в подъездах от зеленого ковролина разило кошачьей мочой, лифты вечно не работали.

Там был мощеный внутренний дворик с бассейном в форме фасолины, обставленный продавленными складными стульями и беспорядочно разросшимися растениями, не помещавшимися в своих вазонах. У бассейна, возле шеста для тетербола, стоял маленький домик, где хранились заплесневелые зонты, старый набор мячей для бочче и настольный футбол с отполированными множеством ладоней ручками.

Деа была в то время очень больна – ей ставили аритмию. Иногда сердце замирало, и Деа хватала ртом воздух, а в другой раз колотилось так, будто хотело выскочить из груди. Деа казалось, что ее сердце бьется в унисон с неслышной песней.

Мать запретила ей плавать и настаивала, чтобы Деа вообще держалась подальше от бассейна, для тетербола девочка была слишком слаба, зато она отлично рубилась в настольный футбол. Когда мать уходила на работу, Деа часами играла за обе стороны, глядя, как мячик крутится между пластмассовыми игроками.

В доме 7С жила Мира, которая по слабости здоровья тоже не ходила в школу. У нее были сильная астма и множество других болячек – она ходила с трудом, подволакивая ноги с искривленными внутрь коленями. Мира была одной из первых подруг Деа. Девочки придумывали необыкновенные истории о других жильцах, изобрели новый язык «перевертыш» и прятали сокровища в вазонах с цветами, чтобы однажды их нашли инопланетяне.

В тот день они все утро играли в ученых, изобретая имена для каждого цветка, приходившего на память, и старательно зарисовывая флору цветными карандашами в большом альбоме из плотной бумаги, который Мире купил отец, чему Деа безумно завидовала. Она вообще завидовала всему, что делал отец Миры, даже благоглупостям вроде той, как он спускался во дворик и звал Миру на ужин, нетерпеливо придерживая дверь рукой.

Деа очень завидовала, что у Миры есть отец.

Стояла жара. Бассейн не приносил облегчения – правда, Деа не плавала и даже не умела. Мире пришло в голову втащить садовый стул в домик у бассейна, где работал вентилятор. Вскоре девочек сморило, и они заснули рядышком в шортах и футболках, чуть касаясь друг друга ногами.

Деа оказалась в узком каменном коридоре – полуобвалившемся, открытом с обеих сторон, будто в руинах какого-то замка. Она шла, и камни приходили в движение, становясь дверьми.

Позже она узнала от матери, что это не такая уж редкость. Чувствуя вторжение, спящий возводит стены, здания, а иногда и целые города, защищаясь от чужого проникновения, – так организм выделяет белые кровяные тельца в месте инфекции.

Но Мира была неопытна, и Деа легко вышла в одну из дверей на свежую зеленую траву. Ходить в чужом сне было все равно что ходить по чужому дому – все кругом незнакомое, и Деа инстинктивно знала, что лучше ничего не трогать.

В нескольких десятках метров от нее Мира играла в теннис, бегая по корту на сильных стройных ногах, всякий раз с увесистым шлепком точно попадая по мячу. Теннисные мячи в полете превращались в птиц и взмывали в небо. Вскоре вверху уже кружилась дюжина птиц, будто в ожидании чего-то.