Я выпил две бутылки портвейна перед дорогой и потому не спал, а просто валялся в обмороке. Мы с Сашей оказались в одном купе с кавказскими тхэквондистами.

Мизансцена была такая: тхэквондисты сидели напротив нас — один был как мумия с головы до ног замотан в серебристую изоленту, вероятно, чтобы как следует пропотеть и похудеть перед соревнованием, второй был в одних трусах и, глядя мне прямо в глаза, улыбался. Оператор Саша спал с открытым ртом, слегка похрапывая. Мы ехали в тишине, и в окне мимо нас медленно проплывали заводские пейзажи. Потом в купе решительно постучал Жука. Его глаза привычно горели пламенем, особенно выразительным на фоне тусклого уныния за окном. Он вытащил меня в коридор и, крепко держа за плечи, как будто я хотел вырваться, рассказал, что едет в соседнем купе с двумя девушками и что хочет предложить им порепетировать постельную сцену. Я заглянул к ним в купе. Одна из них, темненькая, мне понравилась. С похмелья всегда так остро хочется хоть какого-нибудь человеческого тепла.

Он зашел туда и слегка пообщался с ними. Вернулся ко мне.

— Похоже, они слишком тупые для этого.

— Ладно.

Я вернулся в свое купе и смотрел, как сладко спит оператор Саша. Тхэквондист в трусах продолжал улыбаться мне.

Съемки были в квартире у знакомой Жуки, Атуреты. Мы тащили втроем все оборудование. Я протрезвел и чувствовал себя так, как будто сделал зарядку. Зато опять слишком нервничал.

Квартира была просторная, в темно-зеленых тонах. Я был сразу отправлен на грим к откуда-то смутно знакомой Наташе. Где же я ее видел? Принадлежности были разложены перед круглым старинным зеркалом, за ним виднелись желтые корешки советских книг. Кисточка щекотала нос. Наташа работала надо мной, прижимаясь холодным большим телом.

Кажется, теперь я настоящий актер, думал я, смотря на себя в гриме. Наташа сделала из меня уставшего парня, пившего и не спавшего всю ночь. Поверх настоящих синяков под глазами мне нарисовали фальшивые синяки и замазали порезы от бритвы. Перед съемками удалось поесть лапши с овощами, слишком жирной, меня чуть не вывернуло от нее.

Поначалу съемки шли очень трудно.

От меня требовалось просто зайти в ванную, осмотреться, сунуть руку в штаны, понюхать ее перед зеркалом, выйти. Я уже смирился, что не удастся обойтись без мерзостей нашего бытия. Доставать в кадре член мне было не нужно, но я нервничал так, что не мог даже нормально зайти в туалет, не уронив что-нибудь. Я как будто разучился ходить. Спина была неестественно прямая. Но кое-как, дубля с двадцатого, мы домучили эту сцену.

— Будешь водку? — спросил Жука.

Мне полегчало от одного слова «водка». Я слышал, что на съемочной площадке алкоголь запрещен — актеры потеют, ну и вообще ведут себя довольно странно, и даже не думал, что есть такая прекрасная опция. Девушка в больших роговых очках, назначения которой на съемках я так и не понял, сходила за водкой «Хортица». Я подумал, что теперь все пойдет на лад.

Артистка Полина должна была уже прийти, но ее все не было — задерживалась на репетиции.

— Ладно, — сказал Жука. — Давай пока снимем жопу.

— Жопу?

— Да, твою голую жопу возле окна. Это будет красиво.

Мы выпили водки все, и даже оператор.

К тому, чтобы показать свою жопу миру, я был готов. Правда, многие убеждены, что у меня ее нет вовсе. Я не особо рефлексировал на тему, есть ли у меня жопа или нет, в конце концов это не так уж важно, но вот теперь все узнают, что у меня нет жопы. Ну или есть. Посмотрим.

Я снял штаны. Оглядел окно и подоконник. На окне было нарисовано салатовое сердечко, в самом окне был виден противоположный дом. Казалось, что это тихий московский район, в окрестностях Университета, а на самом деле через один дом находились Невский проспект и Московский вокзал со всем его непрерывным шумом. На душе сделалось как-то приятней, от этого сочетания ощущения и реальности.

Я немного порепетировал подход к окну, находясь в трусах. Выставили свет и камеру.

— Снимай уже, что ли, — Жука похлопал меня по плечу, глядя на меня благодарно и виновато, как будто я должен был пожертвовать ему почку, иначе он умрет.

В комнате оставались Атурета, девушка в роговых очках и гример Наташа. Откашлявшись, я сказал:

— Обращаю ваше внимание, что сейчас я сниму трусы. Если кто-то желает выйти из комнаты, сделайте это, пожалуйста.

Никто не шелохнулся. Я снял трусы. Воцарилась мертвая тишина. Прошелся, встал у окна. Ощущения были очень странные и даже слегка приятные.

— Нормально, нормально, — говорил Жука, смотря в монитор. — Яйца обрежем, и будет кайф.

Потом сняли крупным планом лицо. Пришла Полина. В светло-синих колготках, простая русская баба, в моем вкусе. Не улыбнулась мне. Я выпил водки, три или четыре рюмки подряд, пока ее гримировали. Пришлось отправить девушку в роговых очках за второй бутылкой.

Жука прохаживался по коридору с сутулой спиной. Глаза его перегорели, и он не поднимал их. Моя тупость, дорога, алкоголь, духота, томительное ожидание артистки Полины вымотали его, а я же напротив, чувствовал бодрость. Ради искусства я готов был даже сдать билет, чтобы хоть до утра светить задом.

— Готовы? — спросил Жука.

Полина была не готова, ей еще требовалось покурить. Я выпил еще водки, поднялся вслед за ней на один пролет. Мы немного поговорили. Я стеснялся смотреть ей в глаза, а ей в мои смотреть было неинтересно.

«А в каких спектаклях играешь?» — «Сейчас репетируем по Толстому „Живой труп“. А так вообще в „Гамлете“, в „Маскараде“, в „Шуме“ еще. Так мало свободного времени. А ты, значит, писатель?» — «Писатель». — «Ясно, ну понятно. Ладно, пошли».

Разделись до трусов, не глядя друг на друга, легли.

— Положи ноги ему на плечи, прижми к себе, — сказал Жука.

Это было проделано. Жука хлопнул в ладоши, сказал «мотор», и мы стали двигаться. Перед постельной сценой я сходил в душ. Но, думаю, от меня все равно сильно пахло водкой и страхом. У меня не вставал. Через несколько дублей мы стали входить во вкус. Мне кажется, Полине даже нравилось. Думаю, в какой-то момент пробежала искра. Хотя у меня по-прежнему не вставал. Ну, в кадре этого и не требовалось.

Потом Полину сняли отдельно, мы выпили водки, и я подписал ей свою книжку, нарисовав, возможно, самое уродливое сердечко в