class="p1">— Забудь, Лариса, — махнула рукой Люда. — Никуда ты меня не втягивала.

— Беспокоюсь, как бы заступничество твоё боком для тебя не вышло, — покачала головой Лариса.

— Не выйдет. Я сама хочу в отставку подать, пусть ищут другого комсорга.

— Да ты что?! — охнула Лариса. — Что же я наделала!

— Это не из-за тебя. Я когда два года назад согласилась комсоргом быть, меньше всего ожидала, что на заседаниях комитета мы будем сплетни собирать и перемывать кости комсомольцам. Мне казалось, у комитета совсем другие цели. Видимо, Мельников думает иначе, поскольку постоянно привечает эту противную Вековшинину. У неё своей работы полно, а она и тут лезет, нос свой острый суёт. Вот пусть Михаил Леонтьевич с ней и работает тогда, а я на такое не согласна.

— И всё же подумай хорошо, Люда! Ты ведь очень хороший комсорг, — вздохнула Лариса.

— Ты-то сама как? Он что решил? — осторожно спросила Людмила.

— А что он? — усмехнулась Лариса. — Вернулся в ячейку общества. Точнее, его вернули. Да и к лучшему оно. Зачем мне эти скандалы с его благоверной?

— А… чувства как же? — Люда ещё сильнее понизила голос.

— Да какие там чувства, Люда! Тяжело одной, вот и всё. По Васе я своё отплакала, надо дальше жить.

Муж Ларисы, Василий, разбился на мотоцикле два года назад, когда Ларисе было всего двадцать три. Они всего год прожили вместе, даже родителями не успели стать.

— А тут человек хороший, непьющий, работящий, хозяйственный. Тем более, эта… мегера его… Она же сама на развод подала, всё ей чего-то не хватало. Из дома ему убираться велела. Она же всё мечтала, чтобы Виталик на Север завербовался, за большой деньгой, а он упёрся, ему на заводе нравится работать. В итоге ему это всё надоело, да и какому мужику такое унижение понравится? Вот он и начал за мной ухаживать. А эта… Как узнала о нас с ним, так сразу и заявление отозвала из суда, и давай во все инстанции жалобы строчить, и на Север передумала Виталика отправлять… А Вековшининой только того и надо, уцепилась! Боюсь, затаит она на тебя злобу, Люда!

— За меня не беспокойся. Ко мне сложно придраться, где сядешь, там и слезешь, — пожала плечами Люда. — И ты не беспокойся, никто тебя обидеть не посмеет. И счастье у тебя непременно будет, самое настоящее.

— Спасибо, Люда. Настоящая ты, очень мало таких людей.

— Зря ты, Лариса! Хороших людей гораздо больше, чем плохих.

Лариса опять вздохнула и покачала головой.

…Вечером, когда всех детей забрали родители, а Люда наводила порядок в группе, в раздевалке раздались шаги, — кто-то вошёл и остановился. Странно, кто бы это мог быть? Из сотрудников кто-то?

Выглянув из двери группы, Люда увидела Михаила Леонтьевича, стоявшего неподалёку от входа и держащего в руках портфель и шапку-ушанку. Мельников крайне редко приходил за дочерью; обычно Свету забирала из садика мать.

— Добрый вечер, Людмила Евгеньевна, — Мельников поздоровался так, будто это не Люда вчера едва не сорвала заседание комитета комсомола.

— Здравствуйте, Михаил Леонтьевич! А Свету Вера Николаевна забрала, — растерянно ответила Люда.

— Знаю, — кивнул Мельников. — Я к вам пришёл. Мне нужно с вами серьёзно поговорить.

— Хорошо, но… Я уже домой собираюсь. Садик закрывается.

— Вот по пути и поговорим. Собирайтесь пока, а я вас на улице подожду.

"Наверняка явился, чтобы персонально отчитать меня! Шею мне как следует намылить", — именно с этой мыслью Людмила покинула здание детского сада и вышла на тёмную улицу.

Погода, хоть и была ещё полностью зимней, стала гораздо мягче. Тихий безветренный вечер радовал лёгким морозцем и небольшим снегопадом.

Мельников стоял у ворот детского сада и смотрел на мелкие блестящие снежинки, которые медленно кружились в свете уличного фонаря.

Люда даже притормозила немного, удивлённая подобным зрелищем, и едва не забыла о заявлении, которое, к счастью, положила в сумку сразу после того, как написала его дома.

Но в этот момент Михаил Леонтьевич, видимо, почувствовал взгляд или услышал скрип снега, потому что посмотрел прямо на Людмилу. Лицо у него было какое-то странное, не такое строгое и постное, как обычно.

— Все остальные сотрудники уже ушли? — Мельников кивнул на здание садика, почти полностью погрузившееся в темноту.

— Да, сторож сказал, что я сегодня припозднилась, — ответила Люда и откашлялась.

— Вы почему без варежек, Людмила Евгеньевна? Не май месяц.

— Сейчас надену, — кивнула Люда и начала рыться в сумке.

Мельников, видимо, решил, что она ищет варежки, однако был очень удивлён, когда Людмила извлекла из сумки и протянула ему сложенный вдвое тетрадный лист.

— Что это? — поднял тёмную бровь Михаил Леонтьевич.

— Это моё заявление, — спокойно и по-деловому сообщила Люда. — Я прошу освободить меня от должности комсорга детского сада.

— Причина? — холодно спросил Мельников, снял перчатки и взял заявление. — Только давайте без вокруг да около и без расплывчатых формулировок, Людмила Евгеньевна. И наденьте уже варежки, сколько раз вас нужно просить?

Люда послушно достала из карманов пальто варежки и натянула на руки. После этого Мельников и Люда пошли, наконец, по тропинке в сторону одной из центральных улиц.

— Причина в том, что я не могу работать бок о бок с Зинаидой Дмитриевной. Я испытываю к ней и ко всему, что она делает, чувство глубокой антипатии. Не могу и не буду работать с ней, и терпеть все её закидоны не стану.

— Правдиво, — усмехнулся Мельников, порвал заявление, которое Людмила старательно переписывала несколько раз, стремясь к идеалу осмысленности и лаконичности, посмотрел вокруг, не обнаружил поблизости урну и сунул обрывки в карман дублёнки.

Люда во все глаза смотрела на его руку, в которой исчезло то, что раньше было заявлением.

— Что вы сделали, Михаил Леонтьевич?! — воскликнула, наконец, Люда.

Её возмущению не было предела.

— Определил ваше заявление туда, где ему место, Людмила Евгеньевна, — невозмутимо ответил Мельников. — Я вас не отпускаю. Если вы не согласны с моим решением, можете обратиться напрямую в Горком комсомола. А я вас не отпускаю.

— Я просто не буду приходить на заседания, — пожала плечами Людмила.

Михаил внимательно смотрел на неё: пытается казаться спокойной, а у самой глаза сверкают, и голос от возмущения сел.

— А если я скажу, что Зинаида Дмитриевна больше не будет принимать участие в заседаниях комсомольского актива? Это решение я принял сам, ещё вчера. Товарищ Вековшинина уже давно не комсомолка; к тому же, у неё есть и свои трудовые обязанности, и большая общественная нагрузка. Всё равно не будете приходить?

Мельников продолжал внимательно смотреть на Людмилу, так, что поскользнулся и начал балансировать. Пришлось Люде схватить его за локоть