— Когда спустишься к карнизу и засунешь козленка в рюкзак, дерни за веревку — я тебя вытащу. И не беспокойся, я держу тебя крепко!

Себастьян не стал отвечать, чтобы не испугать козленка еще больше. Детеныш серны поднял голову и смотрел вверх, но был очень напуган, поэтому вряд ли понимал, что происходит. Кричал он теперь тихо, надрывно. «Он, должно быть, зовет свою маму», — подумал мальчик.

Сезар понемногу отпускал веревку, но одного случайного движения или же преграды оказалось достаточно, чтобы она вдруг завертелась, а вместе с ней и Себастьян. Старик подождал, пока движение прекратится, и снова принялся понемногу отматывать веревку. Себастьяну оставалось лишь наблюдать, как он медленно, метр за метром, опускается к карнизу.

Наконец он поравнялся с каменным выступом, однако оказалось, что до него никак не меньше двух метров. Тогда он стал раскачиваться — сначала ногами, потом и всем телом, — пока ноги не коснулись карниза. Выбросив вперед руки, мальчик схватился за сухой куст кизила, подтянулся и надежно встал на карниз. Козленок от страха подскочил так, что едва не сорвался в пропасть. Себастьян убедился — стоит крепко, потом осторожно приблизился к малышу и просунул руку под его теплый, удивительно нежный животик.

— Иди ко мне, малыш! Я не сделаю тебе ничего плохого…

Сердце козленка часто-часто стучало у него под пальцами, шерстка намокла от пота. Себастьян крепко обнял его, без труда приподнял и на ощупь открыл рюкзак. Козленок перестал кричать, и тельце его вдруг отяжелело. Он словно бы понял, что единственная его надежда уцелеть — это вести себя смирно. Себастьян, уложив его в полотняный рюкзак, слегка затянул завязку на случай, если козленок начнет вырываться. Дернув за веревку, он прошептал:

— Вот увидишь, мы взлетим вверх и с тобой все будет хорошо. И не бойся, Сезар сильный, как великан!

Веревка понемногу стала натягиваться, и мальчик вдруг подумал, как, наверное, трудно приходится сейчас деду. Но в сердце Себастьяна не было и тени страха — Сезару он доверял безоглядно. Себастьян зарылся лицом в короткую шерстку козленка. От нее пахло мускусом, теплым мехом и сеном.

Пока мальчик гладил козленка по голове, Сезар сделал два добрых глотка из своей фляги. Спиртное разлилось по крови словно волна, и у него сразу перестали дрожать руки. В этот раз он по-настоящему испугался, правда, не столько за себя и свое стариковское сердце, сколько за мальчика. Он собрался было допить водку, когда ощутил на себе укоризненный взгляд. Тихо выругавшись, старик спрятал флягу в карман и сказал нарочно сердито, чтобы отвлечь внимание внука:

— Надо ж такому случиться! Шли с тобой подстрелить ту Зверюгу, что пожирает наших овец, а домой возвращаемся с диким козленком!

Старик знал, Себастьян не любит, когда он пьет. Обычно он дожидался вечера и пропускал глоток-другой перед сном, а в горах старался не пить, особенно в присутствии мальчика.

— Идем домой?

— Не домой, а в овчарню. Но сначала давай перекусим.

— А как мы назовем козленка?

— Назови его Везунчик.

— Мне не нравится. Он теперь сирота, и надо придумать ему стоящее имя!

Лицо старика моментально омрачилось. Себастьян ничего не заметил, потому что был слишком занят.

— Счастливчик? Красавчик? Чудо? А может, Гром? Или Молния? Тебе нравится имя Молния, а, малыш?

До овчарни было не меньше часа ходьбы. Вскоре дед с внуком дошли до перевала, а потом спустились на высокогорное пастбище самой короткой дорогой — по крутому горному склону. Ноги у старого пастуха отяжелели от усталости, и он чаще, чем обычно, опирался на посох. Было досадно, ведь пришлось прервать охоту, однако он утешал себя тем, что теперь придется денек отдохнуть, прежде чем снова отправляться на поиски Зверя. Годы брали свое — он стал уставать быстрее, чем хотелось бы. Однако Сезар понимал, что должен продержаться еще лет десять, чтобы Себастьян успел вырасти… Конечно, Анжелина о нем позаботится, но старый пастух даже мысли не допускал о том, чтобы она принесла себя в жертву. Сама сирота и приемное дитя, на момент начала войны она достигла именно того возраста, когда девушки начинают бегать на танцы и влюбляться. Нет, пора и без того слишком трудная, чтобы обременять Анжелину чужим ребенком, пусть даже она и любит его как младшего братишку…

Даже не догадываясь о том, какие невеселые мысли обуревают старого пастуха, Себастьян вприпрыжку бежал по тропинке. Он не сводил глаз с рюкзака, в котором дед нес маленького козленка. Посмотрев на внука, Сезар пообещал себе, что скоро все ему расскажет. Скоро, но не раньше, чем закончится эта проклятая война…

Еще километр они прошли по лиственничному и сосновому лесу, в благодатной тени. Наконец деревья расступились, и они оказались на пастбище. На одном из пригорков стояла крытая плитняком овчарня. Приземистая, серая, с двумя узкими дверями, она выглядела одиноко, но основательно и крепко. Вокруг раскинулось идеальное альпийское пастбище — с пологими склонами и густой травой, достаточно просторное, чтобы прокормить отару во время летнего выпаса. Стадо переместилось к западу, на свое любимое место, и вокруг было спокойно. Окинув взглядом своих овец, Сезар в конце концов вздохнул с облегчением.

На ходу осторожно вынимая козленка из рюкзака, он направился к группке овец с ягнятами.

— Вот увидишь, мы найдем тебе новую маму, — сказал старик, ласково поглаживая малыша по шейке.

Подойдя к овце, стоявшей чуть поодаль от остальных, он присел на корточки, поставил козленка на ноги и легонько подтолкнул в ее сторону. Себастьян тихо спросил:

— Почему ты выбрал эту? Она кажется больной.

— У нее вчера народился мертвый ягненок. Посмотрим, может она и примет нашего сироту. Случается, матка, которая потеряла своего малыша, принимает чужого, но бывает, что и нет. Хорошо бы, чтобы твоему Везунчику еще раз повезло!

— Никакой он не Везунчик!

— Тише! Смотри!

Привлеченный едва уловимым запахом молока, козленок на нетвердых ножках направился к овце. Ее переполненные молоком соски распухли и болели. Когда малыш прижался к ее боку и попытался поймать губами сосок, она было отшатнулась, но потом передумала и принялась со всех сторон его обнюхивать. Дрожащий всем телом козленок и не думал сопротивляться. Жалобное блеяние вырвалось из его маленькой груди. Может, этот его крик и разжалобил осиротевшую мать? Как бы то ни было, овца стала энергично его облизывать. Сезар вздохнул с облегчением.

— Она его лижет, это хороший знак. С ним все будет в порядке. По крайней мере, пока.

Голодный малыш тыкался носом в бок овцы до тех пор, пока не отыскал сосок и не начал жадно сосать. Матка перестала его вылизывать и замерла от удовольствия. Очарованный этим зрелищем, Себастьян присел на землю. Сезар наблюдал за мальчиком с болью в душе. Знай он секрет вечной радости, он бы отдал этому ребенку ее всю, до капли. Моменты грусти, а они случались у внука нередко, приводили деда в отчаяние, хоть он и старался не подавать вида.