– Я её за две монеты золотом купил. Думал в Москву доставить, к царскому двору. Да в дороге прослышал, вроде умер Годунов, – беззастенчиво врал Андрей.

– Умер, точно. Ещё тринадцатого апреля. Говорят – изо рта, ушей и носа кровь хлынула. Два часа и прожил всего.

– Ай-яй-яй! Что на свете творится!

– Угу. В Архангельском соборе упокоен, под именем монаха Боголепа.

– Пусть земля будет ему пухом!

– Так на царство взошёл сын его, Фёдор.

– Стало быть, новый государь у нас.

– Вроде того.

Хозяин повертел в руках телефон:

– Дивная работа, тонкая. Чудо чудное, диво дивное. А где ключик? Как заводится? Видал я как-то у гостя торгового. Ключиком покрутить надо, тогда баба крутится наверху, на крышке, и песня играет.

– Тут без ключа, нажал кнопку и слушай. Надоест – вот тут кнопки. Нажмёшь – другая музыка заиграет. Только больше десяти песен за раз нельзя, он время от времени отдыхать должен.

По-всякому аккумулятора должно хватить до завтрашнего вечера, а к тому времени он уже далеко будет.

– Беру, коли за один золотой уступишь.

– По рукам, от сердца отрываю.

– Расчёт утром. Я же от золотого отнять должен – за постой, за еду.

– Само собой.

– Тогда садись, ешь-пей, что душе угодно – для хорошего человека ничего не жалко.

Андрей проголодался изрядно, заказал пива, жареную курицу, пироги с рыбой. Всё было сытно, вкусно и недорого. Это вино заморское дорого стоит, а он заказал пищу местную. Скорее всего, деревенские ему поставляют и кур, и мясо, и муку. Всем удобно.

Пока хозяин ходил и развлекался с телефоном, Андрей наелся от души. А зачем ему здесь телефон? Только лишний вес таскать.

Он допивал пиво, когда в трапезную шумно вошёл купец в потрёпанной и пропылённой одежде, а за ним – возничие его обоза. Купец потянул носом:

– Пахнет вкусно!

Он обернулся, увидел Андрея и стоящий за ним в углу лук и саадак.

– Твой?

– Мой.

Купец подсел на лавку.

– Интерес к тебе есть. Не возьмёшься ли обоз мой до Москвы сопроводить? Татары проклятые двух моих охранников живота лишили, сам насилу откупился.

Андрею с ними было по пути. Вот только обоз идёт медленно. А впрочем – куда ему торопиться?

– Сколько заплатишь?

– Рубль серебром.

Андрей задумался. По нынешним ценам это много или мало? Хозяин за стойкой едва заметно кивнул. Ну да, за телефон испугался. Купец может деньги авансом дать. Хотя ведь по рукам ударили, сделка состоялась.

– Идёт. Но деньги вперёд.

– Половину. Вторую отдам в Москве.

Купец отсчитал медяки и пододвинул их Андрею. Тот сгрёб их и ссыпал в карман. Какие-никакие, а всё же деньги. Откуда ему было знать масштаб цен?

Святая простота! После двух неурожайных лет подряд, когда зимы были очень снежными, а летом поля заливали дожди, цены на продукты взлетели сильно – в двадцать пять раз. Голова сахара в пуд стоила шесть рублей, бочка сельдей – два рубля, пуд соли – алтын, а пуд сарацинского зерна, как тогда называли рис, – аж четыре гривны. И купить за эти медяки можно было теперь репы бадейку.

– Утречком выезжаем, – предупредил купец. – Харч – за мой счёт. Меня Наумом звать.

– А меня – Андреем.

Слуга проводил Андрея в его комнату. Здесь он запер дверь на засов, разделся и улёгся на кровать. Лук и саадак в угол поставил. Первый его день в этом времени прошёл относительно удачно. Хотя с луком… Держал он его в руках один раз, новодел. А в стрельбе из лука постоянно тренироваться надо. Пару пистолетов бы ему – оружие привычное. И с этим переносом – везёт ему или нет? Миллионы людей живут себе спокойно, а он влип. Бывает, что дерево молнии притягивает – так там всё объяснимо. Но он-то чем среди других выделяется? Не найдя вразумительного объяснения, он уснул.

Проснулся Андрей оттого, что по коридору кто-то ходил. Сквозь маленькое слюдяное оконце занимался рассвет.

Он умылся и спустился в трапезную. Тут же завтракал купец, причём завтракал плотно.

– Ты не смотри, что так рано, второй раз вечером кушать будем. Себе заказывай.

Андрей поел, и они вышли во двор. Вчерашний слуга, позёвывая, помог ему заседлать лошадь, затянул подпругу.

Купец вышел последним, когда все четыре подводы его обоза были уже готовы и возничие сидели на облучках. Тут он увидел Андрея сидящим на коне.

– Так у тебя свой конь есть? А я всё думал – на какую подводу тебя посадить, чтобы лошади нетяжело было.

– Что за груз?

Купец помялся немного, но шила в мешке не утаишь.

– Бархат везу. В Москве аршин простого стоит рубль и двадцать алтын. А у меня бархат расшитый. Да сукна аглицкого немного, по четырнадцать рублёв постав. Груз не тяжёлый, но объёмный. Всё из Персии да Венеции.

– В Венеции стекло делают, а про ткани я не слыхал.

– Ну да. А я не сказал разве? Зеркала ихние везу. Аж три штуки.

– Что же больше не взял?

– Дорогие, гривна штука.

– Дай поглядеть.

Купец порылся в подводе, достал зеркало и протянул его Андрею. Небольшое – как две сложенные вместе ладони. На рамку бронзовую посмотрел, потом – на себя в зеркале. На Андрея смотрел чужой человек, не он. Абсолютно незнакомое чужое лицо. Он по жизни был русым, а в зеркале отражался смоляной брюнет: чёрная борода, чёрные волосы на голове и тёмно-карие глаза.

Андрей впал в лёгкий шок, из которого его вывел голос купца:

– Неужели свою харю в зеркале никогда не видел? Да зеркало уже верни, товар дорогой, не приведи господь, разобьёшь.

Андрей вернул зеркало. Купец бережно обернул его тряпицей и уложил в плетённую из ивы корзину.

– Трогаем! – и вскочил на телегу.

Обоз не спеша тронулся и выехал с постоялого двора. Замыкающим трусил на татарской лошадёнке Андрей.

Некоторое время он за дорогой не следил, и лошадь шла за телегами сама. Андрей же переживал совсем о другом. К внешности своей он привык, она ему нравилась, а тут – здравствуйте вам! На вид – щирый украинец, если вообще не кавказец, и на десяток лет старше, чем был на самом деле. Ладно, если всё это – причуды переноса во времени. Он питал надежду, что вернётся – но лицо? Не дай бог, таким останется и потом. Его же никто не узнает: ни родители, ни друзья – даже на работу не пустят. Вот попал! Как кур в ощип.

Приходил в себя Андрей долго, и только к полудню решил, что нечего так сильно переживать. Здесь его никто не знает, и он будет носить то лицо, которое ему досталось. Могло быть и хуже. Ведь он вообще мог превратиться в женщину – свят, свят, свят!.. Господи, пронеси и помилуй! В Средние века на Руси и слова-то такого не знали – всё баба или девка. Да и выжить в такой ситуации одинокой женщине невозможно. Или в родительском доме, или в семье мужа. В противном случае с голоду умрёт или попадёт в рабство. В Москве даже семейные люди в 1601–1602 годах гибли – два года неурожайных подряд выпали, в братских могилах было захоронено двести семьдесят тысяч умерших от голода. В столице всех собак и кошек съели, были даже случаи каннибализма. А сколько было захоронено при церквах? Первопрестольная потеряла половину жителей, а Русь – треть. И годы эти тяжкие выпали в правление Годунова.