Бояре обвинили Шуйского в измене. Приговор был короток – смертная казнь. Василий Иванович взошёл на эшафот, и палач разодрал на нём рубаху. Шуйский уже прощался с жизнью, как подскакал гонец, привёзший помилование от самозванца. Опоздай он на пару минут, и история сложилась бы по-иному.

Меж тем 21 июля 1605 года Лжедмитрия короновали. Боярскую Думу по западному образцу преобразовали в Сенат. Однако самозванец с боярами не считался, их мнение не учитывал.

Зато поляки вели себя в городе разнузданно. Польские гусары по поводу и без оного затевали драки, задирая москвичей, и без раздумий пускали в ход оружие. Среди черни и бояр зрело недовольство – не такого царя они хотели.

Вот в это лихое, смутное время обоз купца Наума въезжал в Москву. Для купца это был родной город, здесь он жил и торговал. Но его поход в Крым длился слишком долго, и за время его отсутствия Первопрестольная изменилась до неузнаваемости. Нет, улицы, дома, река – всё осталось на своём месте. Изменились порядки. Уже на въезде, на заставе, его остановили поляки. Солдаты Речи Посполитой занимали теперь наиболее важные, стратегические места в городе: в Кремле, вокруг него и на всех въездах в город. Они досматривали выборочно и обирали беззастенчиво. Вот и сейчас обоз Наума остановили. Двое солдат с презрительной ухмылкой на лице завернули рогожи, укрывающие груз, молча забрали по тюку дорогой ткани и махнули рукой – проезжай.

Купец возмутился:

– Да что же это делается? Грабёж среди бела дня! Я ведь не иноземец, чтобы пошлину платить. Тоже мне, мытари нашлись!

Андрей делал купцу знаки, чтобы тот замолчал и, пытаясь как можно скорее покинуть место конфликта, сказал ездовому на первой подводе:

– Трогай от греха подальше.

Обоз тронулся, но возмущение купца не осталось незамеченным. Один из поляков подошёл к Науму и ударил его в ухо. От удара и неожиданности купец упал, а солдат принялся остервенело пинать его ногами. Остальные наёмники смотрели за происходящим с интересом, подбадривая товарища криками.

Слегка устав, поляк плюнул на униженного и избитого купца.

– Проваливай, пся крев!

Наум с трудом поднялся, поднял сбитую шапку и поплёлся за миновавшим уже заставу обозом. Такого прилюдного унижения и наглого отъёма товара он раньше не испытывал.

– Наум, поляки хуже смердящих псов! Зачем ты с ними связался? – спросил Андрей.

– В каком Уложении сказано, что можно купца бить и товар у него отнимать? Я на своей земле, это они пришлые. Я мытарям плачу, законы соблюдаю.

– Скажи спасибо, что вообще живым ушёл. Запросто могли порубить или вовсе товар весь, без остатка забрать.

– Без вины?

– Ох, Наум! Они чужаки, и мы для них – никто, мусор, пыль на сапогах. И привёл их сюда изменник, которому Русь не дорога.

– А ты откуда знаешь? Ты ведь тоже в городе давно не был – как и я.

Один глаз купца заплыл от удара, кафтан был в пыли.

– Видение мне ночью было, Богородица во сне явилась. Не настоящий это царевич Дмитрий. И править, а вернее сказать – терзать страну он будет одиннадцать месяцев.

– Вещий ли сон?

– Да откуда мне знать? Поживём – увидим. А ты впредь осторожнее будь, ежели головы лишиться не хочешь.

– Вот времена настали! В своём городе купца унижают!

Купец едва не заплакал от обиды и унижения. Андрей и сам был возмущён наглым поведением поляков – хозяйничают, как в захваченной стране. Впрочем, поляки всегда и везде отличались заносчивым поведением, гордыней немереной по поводу и без, а также скандалами и драками. Он бы кинулся купцу на помощь, но поляков на заставе два десятка, и одному ему было бы не справиться, только погиб бы не за понюшку табаку. А они, видно, только того и ждали. Но выдержки Андрею было не занимать. Спесивы поляки, да недолго им остаётся выкобениваться. Во время бунта, когда Лжедмитрия убьют, озлобленное население сразу возьмётся за поляков. Из города живыми вырвутся единицы, остальных забьют. Правда, наёмники дорого будут отдавать свои жизни. На четыреста убитых поляков придётся три сотни погибших москвичей и семь сотен раненых.

Андрей довёл обоз до дома купца на Неглинной. Почти центр.

Наум постучал в ворота, предвкушая радостную встречу, но из калитки на шею ему кинулась зарёванная, опухшая от слёз жена.

– Ну чего ревёшь, дура-баба? – растерянно проговорил он, пытаясь разжать кольцо её рук. – Вот он я, живой, и товар доставил.

Купец, да и ездовые тоже решили, что супруга купца на радостях плачет, времена неспокойные. Однако она, хлюпая носом, сразу стала жаловаться:

– Наумушка, голыми и нищими мы остались!

– Как так? – оторопел купец.

– Сначала поляки дом ограбили, все деньги и украшения мои забрали. Хорошо хоть дочери дома не было, а то ссильничали бы, как у соседей. Через два дня наши тати пришли, всю одежду из сундуков забрали. Это что же такое делается?

Купец от негодования побагровел. Не такой он представлял встречу с женой, не такой. Сам побит, дом ограблен, и жаловаться некому. Поляков сам «царевич Дмитрий» привёл, а он грабитель ещё худший, чем поляки. Страну на части решил порвать и земли полякам да шведам отдать в благодарность за своё воцарение. Земли, которые десятки и сотни лет до него государи русские воедино собирали.

Подводы загнали во двор и стали разгружать товар в амбар.

– Наум, не моё дело, конечно, но совет тебе дать хочу. Не вези товар в лавку, разграбят. Всё потеряешь.

– Сам такожды думаю, – отозвался купец.

Когда товар общими усилиями разгрузили, Наум вытер вспотевший лоб, потом полез в калиту, отсчитал и протянул Андрею деньги.

– Вот что, Андрей. Как я помню, ты говорил, что вроде бы у тебя в Москве нет никого?

– Твоя правда, нет.

– Предлагаю тебе у меня пожить. Место есть, комнату выделю. Платить не буду – за харч и крышу.

– Понял. За охрану?

– Вроде того. А то ведь тати ещё наведаться могут. И если они товар, из Крыма привезённый, унесут, на что тогда жить?

– Темнишь, купец. Небось на чёрный день кубышка со златом-серебром зарыта.

Даже заплывший от удара глаз купца на мгновение приоткрылся.

– Что ты, молчи! Не дай бог, проведают!

– Во мне ты можешь быть уверен, никому не скажу. А предложение твоё принимаю. Мне и в самом деле жить негде, разве только на постоялом дворе.

– Зачем на постоялом? Мы к тебе со всем уважением. Конюшня на заднем дворе. Лошадку-то свою заведи да расседлай, чего ей на виду у всей улицы стоять? Завистников и раньше много было, а сейчас, мыслю, поболе стало.

В доме уже суетились домочадцы, из печной трубы вовсю валил дым. Возничие после разгрузки разъехались по своим домам, и двор сразу опустел.